Воспоминания

В новых законах об образовании и о науке (о РАН) соединились мечты чиновничества о всеобщей унификации, воинствующее невежество многих депутатов, коррупционные мотивы, тотальное недоверие к людям, открывающее широкие ворота для коррупции всякой мелкоты, и глубоко ошибочные представления многих ведущих экономистов о том, что есть наука и образование.

Эта опера - не столько романтический, сколько психологический феномен. В ней Вагнер впервые сумел выразить то, что чувствовали, о чём догадывались тысячи его современников, то психологическое состояние, которому пришла пора в конце XIX века, то видение мира, которое потом охватило всю интеллигенцию и варьировалось в тысячах произведений, в том числе – довольно жалких.

Музыка Мессиана, исполненная на открытом воздухе в жуткий мороз, среди тысяч заключенных, при очевидном непонимании немцев мессианства, происходящего на их глазах, музыка, не заряженная никакой идеологией – лишь одной силой «в Бога верую!» – воспевала Надежду для всех, сеяла на пепелищах человеческих душ новые семенa будущего цветения, чему залогом был утренний хор птиц...

Были, были такие времена, дорогие современники по 21 веку, когда спекулировать книгами было не менее выгодно, чем джинсами, когда грабители специализировались по домашним библиотекам, а продавщицы книжных и особенно букинистических магазинов чувствовали себя гранд-дамами, вели себя соответственно, и ни на какой козе к ним нельзя было подъехать.

На Евтушенко был пиджак в бело-алых то ли ромбах, то ли спиралях. Шея завёрнута в пурпурный кашемировый шарф. На голове кепка с узорами калейдоскопа. Не хватало на плечах золотых эполетов, как у Майкла Джексона, или бриллиантовых камней и блёсток, как у Либерачи.

При знакомстве русские эмигранты первым делом интересуются, к какой волне принадлежит их встречный. И дальнейшее отношение уже зависит от номера волны: первая презирает последующие за «советскость», вторая с пиететом смотрит на первую и с дрожью отвращения на третью, а третья плюёт на всех, ругает как Запад, так и Восток, и открывает кавказские рестораны на перекрёстках американских улиц.

В 1974 году в Педагогическом институте им. Герцена при тайном единогласном голосовании коллег Эткинд был лишён всех званий, в том числе и учёного звания профессора. Затем он был изгнан из Союза писателей, где состоял с 1956 года, лишён гражданства и выдворен из страны по сфабрикованному КГБ «делу».

Он выбрал две книги, которые открыли перед ним всю панораму экономической науки – с полярно противоположных позиций. Из первой ему стало ясно, «что экономикой можно заниматься, как физикой», но из второй было видно, «что там для многого нужны рассуждения не как в физике».

Вопрос заключается в предположении, что некоторые странности Ухтомского объясняются не личными проблемами, и не противоречием между “внешним рисунком жизни” и ее “внутренним содержанием”, а наоборот – очень хорошим соответствием, пригнанностью его сознания и предложенной ему “хозяевами истории” исторической роли.

Делясь новостями, Ухтомский сообщал о серии арестов в университете, где были взяты, а затем высланы из страны видные философы, социологи, юристы, экономисты: Д.Ф. Селиванов, Н.О. Лосский, Л.П. Карсавин, упоминавшийся П.А. Сорокин и другие (знаменитый «пароход философов»). Сообщая своему учителю о новой волне репрессий, Алексей Алексеевич опасался, что похожая участь постигнет и его самого, и его неугомонного брата. Эти опасения не были напрасными.

А мы с тобой совсем не совпадаем во времени, в пространстве. Привыкаем к отсутствию друг друга, но душа, нам верою и правдою служа, саднит и кровоточит от урона…

Утонут стихи в незапамятной Лете, склонятся над ними плакучие ивы... За то, что они существуют на свете, любите поэтов!

Выходи! Рассчитайся на первый-второй И не жди от кого-то ответа – Кто сегодня палач, кто сегодня герой, Кто сегодня умрет до рассвета.

В книге «Пылинка на ветру» собраны стихи в основном последнего десятилетия. Золотой возраст человеческой осени заставляет автора все меньше смотреть под ноги, вороша опавшую листву страниц, а больше вглядываться в небеса, разговаривая с Ним, путь тот не с нимбом, а скорее в талесе.

Публикация в рубрике "Из литературного наследия"