Воспоминания

Свои обиды он нес достойно, не жаловался даже мне. К жизни относился мужественно... Верным был. Принципам, друзьям, симпатиям и антипатиям. И очень добрым.

Вниманию читателя предлагаются отрывок из мемуаров А. Топорова, хорошо иллюстрирующий житейские и литературные нравы тех времен, а также глава из его книги «Крестьяне о писателях» с разбором рассказа А. Курса «Американский костюм». Оба этих документа хранятся в личном фонде А.М. Топорова в Государственном архиве Николаевской области и ранее не публиковались.

Поэтические строки он доверял диктофону. Потом друзья и поклонники расшифровывали надиктованные записи. К сожалению, к своему 75-летию один из самых значимых русскоязычных поэтов Израиля не имел своей книги стихов (не считая участия в коллективных авторских сборниках, издаваемых за счет авторов). Первую книгу ему удалось издать благодаря помощи друзей и родных за несколько месяцев до смерти.

Несмотря на большую дружбу и тесное сотрудничество с Мейерхольдом, Мартинсон несколько раз расставался со своим учителем, впрочем, это были расставания временные, импульсивные, вызванные чисто эмоциональными причинами, а не творческими разногласиями. Мартинсона пытались переманить многие театры.

Кое-кто в институте говорил, что это убийство. Правды мы никогда не узнаем, но надо сказать, что его исчезновение оказалось очень удобным для администрации института: в последнее время Борис, вероятно, впал в отчаяние и стал уж очень неудобен – приходил на ученый совет и разносил обсуждаемые работы и их авторов, кормящихся наукой.

В ту зиму кто-то из класса пришел приглашать Вертинского на концерт в нашу школу. Вертинский жил в доме с окнами, выходившими на Елисеевский. Застенчиво спросив про гонорар, знаменитый шансонье подошел к окну и со вздохом сказал: “Не знаю как вы, но я покупаю продукты здесь”.

Начало знаменательного девятьсот шестьдесят первого, так хорошо начавшегося полетом Гагарина в космос и выносом тела Сталина из мавзолея, было подпорчено испытанием самой мощной водородной "Царь-бомбы", в отличие от уже давно никого не пугающих Царь-пушки и Царь-колокола, нагнавших страху на весь мир.

Жизнелюбивая, спонтанная, оригинальная, смешливая Ямима Черновиц, прожив почти целый век и написав пятьдесят книг, про дневник не сказала ни слова, а вела его почти четверть века. И вот дочери нашли его в деревянном сундучке, в глубине шкафа, под грудой больших и маленьких папок с рукописями и документами.

"Э-ваку-ация" буквально означает "о-пусто-шение": города и деревни опустошались от живших в них людей, прежде чем превратиться в гибельный театр военных действий других людей — солдат воюющих армий. Эвакуированные попадали в города и деревни, где их никто не ждал и не был готов принять. Народная этимология "выковырянные" точно передавала отношение к ним.

Подписывая соглашения с Гитлером, особенно заключая с ним договор «о дружбе», Сталин высокомерно проигнорировал психологические последствия такого шага. Он играл в свои геополитические игры, выбрасывая из своих расчетов народ. На протяжении десятилетия в стране велась антифашистская, антинацистская пропаганда. И вдруг в одночасье пропагандистская машина повернулась на 180 градусов. Вчерашние враги и изверги рода человеческого провозглашались друзьями и союзниками.

Многие большевики тогда меняли свои фамилии, выбирая более звучные. Надо сказать, так делали не только люди еврейской национальности. И вот перед приходом в Красную армию отец тоже поменял фамилию Барухман на Барунин. Мы с Борисом тоже стали Барунины, а мать, по-прежнему оставалась Левинсон.

Общее название мемуаров выражает квинтэссенцию их содержания в целом: оно показывает, что в них центральное место занимают мои невольные (случайные) встречи, которые, к тому же, в 1949-1954 гг. происходили в неволе.

Если еще в середине семидесятых годов идеалом для молодого человека было независимое кустарное производство (фалафельная, мастерская по ремонту бытовой техники, мебельные мастерские и т.д.), то теперь стала компьютерная фирма, работа по найму в хорошей компании хай-тека. Резко увеличилось количество среднетехнических учебных заведений, некоторые из них стали давать первую степень (В.А). Высшее образование перестало быть ашкеназийской экзотикой.

Много воды уже утекло в Енисее за то время, когда я в последний раз общался с Астафьевым в Овсянке, да и старинное сибирское село изменилось неузнаваемо. Что там село! Сам погост разрастается в последние годы как на дрожжах.

Говорить о Катаеве... Да. Говорить. И сказать — по-своему — обо всём? Нет, хотя бы о том, кем он был для меня — всегда. С детства — и до теперешних дней. Но тогда почему же — был? Жив он — в речи. А значит — есть. И его присутствие — рядом — и со мной, и с другими людьми — несомненно. Поскольку в речи существуют обычно — лучшие. И Катаев — один из лучших. Так сложилось. Он — выжил. Стал, вопреки эпохе и власти оголтелой,— самим собою. Долговечные создал книги. В них — судьба его. Между строк — да и в каждой строке. В любом полновесном катаевском слове. Просто надо уметь читать. За вниманием — понимание, словно свет золотой, придёт. Ведь в катаевских книгах — всех — созидательная энергия, драгоценная, помогающая людям жить. Великое свойство! Ну а прежде всего писатель замечательный этот — поэт. Вот и надо сказать. О многом. И легко — и действительно трудно.