Воспоминания

На первых порах жизнь в гетто казалась безопасной и спокойной. Многие переселяются туда добровольно, спасаясь от разнузданной травли евреев со стороны немцев и расцветшего пышным цветом польского антисемитизма. Людям хотелось верить, что в гетто удастся пережить тяжелые военные годы.

Многие из нас помнят слова, сказанные главой израильского правительства, когда мы только вступали на эту, принесшую нам столько жертв, стезю: «Мир заключают с врагами».

За те короткие годы, что отпустила ему судьба, Ицхак Дубно успел неимоверно много: он в числе лучших инструкторов Хаганы, первый командир Южного фронта, один из создателей кибуца Негба, названного за свое особое стратегическое расположение "Вратами Негева".

До создания социалистического государства в том смысле, каким был СССР, дело не дошло, несмотря на почти тотальную любовь к Советскому Союзу, обилие портретов Сталина и наличие трудов Ленина в каждой библиотеке. Однако в результате сложилось нечто особенное – израильский социализм.

Исход процесса врачей был, конечно, предрешен. "Пусть зарастут чертополохом их могилы!" – еще до суда заходилась в истерике "Правда", и такой лозунг в центральной газете страны никого не удивлял.

Жена предположила, что на диване в их киевской квартире в глазах Филателиста зажегся хищный огонь именно тогда, когда он наткнулся на египетскую марку с черной картой Израиля и торчащим из неё окровавленным ножом.

По данным Электронной еврейской энциклопедии, с 1972 по 1979 год в Израиль прибыло более 137 тысяч репатриантов из СССР. Авторам «письма восемнадцати» разрешили уехать еще в апреле 1971 года. А всего за этот период в еврейское государство переехали около 25 тысяч грузинских евреев - половина еврейской общины этой советской социалистической республики.

Именно после «Чернового варианта» его вовлеченность в еврейские дела стала такой, что переезд в Израиль стал как бы само собой разумеющимся, а после переезда так же само собой оказалось обратиться за работой именно в Яд-Вашем и именно в Зал Имен. Если был на свете человек, для которого эта страшная, по существу, работа стала не просто работой или службой, а всей жизнью, то он и оказался таким человеком.

Удивительно обаятельный, начисто лишённый внешнего «героизма», с избытком наделённый чувством юмора – таким оставался до самого последнего своего дня Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР, доктор технических наук, полковник в отставке Марк Лазаревич Галлай...

Свои обиды он нес достойно, не жаловался даже мне. К жизни относился мужественно... Верным был. Принципам, друзьям, симпатиям и антипатиям. И очень добрым.

Вниманию читателя предлагаются отрывок из мемуаров А. Топорова, хорошо иллюстрирующий житейские и литературные нравы тех времен, а также глава из его книги «Крестьяне о писателях» с разбором рассказа А. Курса «Американский костюм». Оба этих документа хранятся в личном фонде А.М. Топорова в Государственном архиве Николаевской области и ранее не публиковались.

Поэтические строки он доверял диктофону. Потом друзья и поклонники расшифровывали надиктованные записи. К сожалению, к своему 75-летию один из самых значимых русскоязычных поэтов Израиля не имел своей книги стихов (не считая участия в коллективных авторских сборниках, издаваемых за счет авторов). Первую книгу ему удалось издать благодаря помощи друзей и родных за несколько месяцев до смерти.

Несмотря на большую дружбу и тесное сотрудничество с Мейерхольдом, Мартинсон несколько раз расставался со своим учителем, впрочем, это были расставания временные, импульсивные, вызванные чисто эмоциональными причинами, а не творческими разногласиями. Мартинсона пытались переманить многие театры.

Кое-кто в институте говорил, что это убийство. Правды мы никогда не узнаем, но надо сказать, что его исчезновение оказалось очень удобным для администрации института: в последнее время Борис, вероятно, впал в отчаяние и стал уж очень неудобен – приходил на ученый совет и разносил обсуждаемые работы и их авторов, кормящихся наукой.

В ту зиму кто-то из класса пришел приглашать Вертинского на концерт в нашу школу. Вертинский жил в доме с окнами, выходившими на Елисеевский. Застенчиво спросив про гонорар, знаменитый шансонье подошел к окну и со вздохом сказал: “Не знаю как вы, но я покупаю продукты здесь”.