Воспоминания

Знать наизусть или «всю русскую поэзию», или «всего Мандельштама», или «всю Цветаеву» и т. д., оставаясь доблестью (память памяти рознь), – было вместе с тем почти что нормой. У походных костров не столько пелись песни, сколько читались стихи. А чтение интеллигентным ухажером интеллигентной девушке хороших стихов на память было нормой, если не императивом!

На просторах ИТЭФа происходило много чудес, объяснение которым лежит за пределами науки. Созданный под эгидой Берии, институт всегда находился под неусыпным надзором всевидящих органов. Казалось бы, времена менялись, а с ними и нравы, но высшее начальство – никогда.

Говоря сегодня о творчестве Окуджавы, обращаясь к его человеческой сущности, постоянно чувствуешь опасность соскользнуть в выспреннюю фразу, употребить нечто высокопарное, – а ведь делать этого ни в коем случае нельзя, как бы ни тянуло: сам он не просто избегал, но активно не принимал подобных речевых оборотов, особенно в свой адрес.

Ахматова поведала отцу, что она буквально накануне приехала из Ленинграда и практически никому не сказала, что отправляется в Москву. Поэтому она попросила его никому не рассказывать о том, что она пришла к нему в консультацию.

Юрий Кублановский, громыхая в электричке от Апрелевки до Киевского вокзала мимо Переделкино, к «советскому местожительству» явно не относился, что, конечно, делает честь как его поэтическим, так и человеческим достоинствам.

Не поверишь, но прошлое вовсе не стоит печали - наша память не сжалась, а просто согнулась в дугу. К забродившему морю взъерошенный берег причалил, я по кромке воды от себя безвозвратно бегу.

Толстой был чуть ли не единственным из возвращенцев – известных писателей, который пришёлся ко двору новому режиму, правда, произошло это далеко не сразу, но всё же – произошло. Этот писатель вёл двойное существование с соответствующими возможностями и последствиями, которым чревато двойное существование, когда сердце бьётся на пороге как бы двойного бытия.

В тот год в театре возник серьезный конфликт, в результате которого ушел в отставку директор Николай Дупак. По его словам, именно Брежневу удалось этот конфликт погасить: «Любимова не утвердили директором – назначили Илью Когана из ТЮЗа.

Во всяком случае, подвиг жизни и творчества Рыцаря науки и религиозного мыслителя, потомка Рюриковичей и советского академика (да еще – ?! – потаенного епископа) Алексея Алексеевича Ухтомского есть... драма. "...И если та драма оказывается затем трагедией, притом очень значительной и подчас несравненной, то предстоит, очевидно, лишь усилиться прочесть ее содержание!"

Проще всего было бы по нынешней сатирической в отношении прошлого моде поиронизировать, что вот и Виктор Петрович, которого мы знали по публицистике последних лет непримиримым противником советской власти и всего связанного с нею, оказывается, в 50-е годы тоже «дудел в общую дуду»...

Михаил часто задавал наболевший до предела вопрос нам и себе тоже: «Где защита местных бюджетов от мафии и чиновников? Под видом банкротства разрушены гиганты приморской индустрии...

Городских евреев потрясло известие о том, что первой жертвой налёта на центр города (а его бомбили основательно) оказался главный раввин Кишинёва и Бессарабии Цирельсон, которого почитали как праведника. Бомба попала во двор в тот момент, когда рабби возвращался домой из синагоги после утренней молитвы Шахарит.

Как назвать обман по-одесски? Можно по-разному! Кому как нравится. Может быть и шахер-махер. Вот только не надо его путать с шухером (без махера) – сигналом об опасности. Когда кричат «Шухер!», то надо было удирать быстро и чем быстрей, тем лучше и подальше, чем дальше, тем тоже лучше.

Но есть и сакральный смысл этой игры: пометка своего рода. И потому, хотя все и стараются увернуться от ведущего, но в душе каждый хочет быть осаленным (признанным за своего) или даже подставляется из сострадания к ведущему и признания родства с ним. Никогда жест подставки в игре не осуждался и даже признавался актом благородства, особенно, если ведущий заведомо слабее в беге, чем подставившийся.

Экзамен, как правило, длился максимум двадцать минут. Его экзаменовали около полутора часов. Два экзаменатора не скрывали своего раздражения по поводу того, что не могут загнать в угол мальчишку, которому только через три месяца исполнится семнадцать лет.