Воспоминания

Она ничего не понимала. К вечеру ее из камеры вызвали с вещами. Она решила, что ночью будет расстрел. Отвезли ее в Лефортовскую тюрьму. У входа офицер спросил ее: «Вам что – нехорошо?» Она попросила стакан воды. Ее завели в камеру, она легла и, как ни странно, заснула. Проснулась и увидела, что уже светло. Значит, сегодня казни не будет… А через несколько часов ее с мужем отвезли домой и там в подъезде, пока искали управдома, чтобы открыть квартиру, им сказали, что Сталин умер

Для Теплика начались семь хороших месяцев русской революции. Городок принял ее с широко распростертыми объятиями. Молодёжь ликовала, евреи постарше шли по улицам с «Марсельезой». Ни одно еврейское веселье, ни свадьба, ни брит мила (обряд обрезания) не начинались и не заканчивались без песни свободы.

Общее название мемуаров выражает квинтэссенцию их содержания в целом: оно показывает, что в них центральное место занимают мои невольные (случайные) встречи, которые, к тому же, в 1949-1954 гг. происходили в неволе.

В Берлине Исаак Ауэрбах влюбился и женился. Новоиспечённой супружеской паре казалось, что Хоне Вольфстал малопрактичен в должности импресарио, а под их руководством опереточная труппа могла бы иметь значительно больший материальный успех. К тому же, театральные критики, нахваливая композитора исполняемых оперетт, зачастую забывали упомянуть автора либретто и стихов. Коллектив раскололся.

Когда в 1960-е годы группа еврейских лидеров из Милуоки попала на прием к президенту Израиля Шнеуру-Залману Шазару, тот заметил, что они могут гордиться знаменитым представителем своего города. Лидеры подумали, что Шазар говорит про Голду Меир; каково же было их удивление, когда выяснилось, что он имеет в виду скромного милуокского плотника, Эсселина!

Чудо Рахели из числа "простых", поэтому иногда не распознают её величия, ведь простота обманчива. Рахель – из самых редких поэтов; её фраза "Лишь о себе рассказать умела" обманула некоторых читателей, потому что говорила она не только о себе, но, по сути, обо всех нас. То есть говорила много больше, чем только о себе.

Горенштейн подчеркивал, что работа писателя прозаична, хотя и открывает новые горизонты и сопряжена с чудотворством. Он старался всячески противопоставить такую работу романтическому мифу о поэте-маге, певце и боговдохновенном импровизаторе (хотя верил в Благую Весть, сошедшую к художнику).

Мы слепо шли к уродству и неразберихе и потеряли способность эстетической оценки. Смысл жизни притупился погоней за выгодой, властью и превосходством. Мы сами позволили этим силам опутать нас и внушить полное пренебрежение к их грозным последствиям.

Странное дело: ржавь, захватанность и грязноватость Нового света одновременно вносила и успокоение. Это не мираж, не морок, это – реально. Краски, более тёмные, но и более яркие, более агрессивные, побуждали к действию, горячили мышцы и жилы. Хотелось здесь жить!

В стране, где создание всего, что можно взять в руки, съесть, либо надеть на себя, считалось первопочетным делом, ежедневная игра в звуки была неуместным, нелепым занятием, почти бездельем. В шесть лет эта проблема не возникала, но спустя года два, когда мы уже были готовы переваривать небольшие порции идеологии, нам объясняли, что, так как мы ничегошеньки, никаких материальных ценностей не создаём, наша задача – развлекать «создателей» своей музыкой.

"Если песня живет столько лет, да еще остается любимой, значит, что-то такое в ней есть. Я думаю, что это связано не с музыкой, а скорее с этими словами, это мое глубокое убеждение. И более того, это еще связано с самим героем".

От одного перечня учившихся в этой гимназии дух захватывает – многие их них стали не только российскими, но и мировыми знаменитостями. Закончила с серебряной медалью эту школу в 1909 году легендарная Мать Мария (Кузьмина-Караваева), а тогда – Лиза Пиленко. Учились Дмитрий Шостакович и его сестра Мария, дочь Кустодиева Ирина, Елена Долгинцева – в будущем математик и писательница Грекова и многие, многие другие.

В предлагаемой вниманию читателей книге нет вымышленных персонажей или вымышленных сцен. Все персонажи названы подлинными именами, все их поступки, мысли, чувства, взаимоотношения строго задокументированы.

В изощрениях самоглоданья, Сквозь туфту поролоновых фраз Чую – зреет в глуши мирозданья Нервнопаралитический глаз.