Воспоминания

Главное было не опоздать на работу ни на секунду: в проходной всегда стоял сотрудник отдела кадров с листочком бумаги, куда записывались фамилии тех, кто не успевал проскочить мимо вахтера до половины девятого. Этих горемык ожидали санкции в виде проработки на собрании, выговора и даже лишения квартальной премии.

“Эксперимент социолога-рабочего” продолжался 8,5 лет. Скажем так, подзатянулся по независимым (а впрочем — почему независимым? может, как раз наоборот, самим экспериментатором созданным...) причинам.

В сущности, главным Колиным призванием и амплуа было – быть читателем, в особенности, читателем поэзии. Читал он жадно: внутри у него всегда была настроена система строгих эстетических и исторических критериев, позволявшая точно и тонко реагировать на прочитанное.

Бог дарует тихую обитель, ясный день, нежаркую погоду, трезвый ум, способность ярко видеть раз в году, и реже год от года.

Пирожковая, где распивают портвейн, Где бутылки вина распирают портфель, Где студенты зачет обмывают, Это с нами бывает, бывает.

В холодном июне свинцовые тучи летят. И не разобраться, что праведно в нем, а что грешно. И кажется мне, что по жизни иду наугад, Не тех, не того, не затем окликая поспешно.

Что же произошло за сто бесконечных дней, которые отделяли декабрьскую ночь с помянутым поэтом кандальным звоном дверных цепочек и апрельское утро, когда баба Женя и только что вернувшийся дед услышали по радио: «...привлеченные по делу группы врачей, арестованы без каких-либо законных оснований... Полностью реабилитированы... из-под стражи освобождены»?

Первые письма были живыми, радостными. Звала нас в гости. Вспоминала, как в школе мы мечтали о Геленджике, о Черном море. А теперь обе живем на берегу теплого Средиземного. Потом письма пошли грустнее и тревожнее. И вот уже два года никаких вестей.

Беру на себя смелость утверждать, что слову Зеэва Фридмана уготована долгая жизнь, ибо то, что сказано незаёмными, выстраданными, нелживыми словами, может и должно пережить тех, кто его сказал, с чьих уст оно слетело и нашло прибежище на чистом листе (Григорий Канович, писатель).

К 210-летию со дня рождения поэта

Главы из биографического повествования. «Я сгорел на своей “Погорельщине”»...

Глазами военного юриста, 1996 год, события подлинные, имена изменены.

Кончина Галины Максимовны Шлёнской была для меня неожиданной. Я знал, разумеется, что ей предстоит операция, но расспрашивать о ней подробнее было неловко, а сама она, не осознавая, наверное, её серьёзности, досадовала на неё как на временную помеху, собираясь после неё закончить ещё много недоделанной работы. Я, соответственно, тоже в это поверил. Потом, через несколько дней после операции, я говорил с ней по телефону, спрашивая о состоянии, и голос у неё был довольно бодр и энергичен...

На долю Анатолия Ивановича Чмыхало выпал долгий тернистый жизненный путь. Совсем мальчишкой он стал солдатом Великой Отечественной, был ранен, после войны познал тяготы и радости работы газетчика, играл в театре — оказался талантливым актёром, позже был и прекрасным организатором, руководителем, наставником литературной молодёжи, воспитал детей, которыми может гордиться страна. Но всё же главная заслуга Анатолия Ивановича — его книги. Сегодня, спустя годы и годы после выхода в свет исторических романов Чмыхало, мы понимаем, насколько правда, явленная в них, важна для наших дней. Как никто другой, Анатолий Иванович сумел запечатлеть в масштабных полотнах, не имеющих аналогов в современной литературе, те черты исторического прошлого, которые сформировали исключительный характер сибиряка, может быть, последнее, на что мы ещё надеемся, думая о великом будущем русского народа. Человек страстный, темпераментный, импульсивный, в творчестве он сохранял высокую объективность, цена которой, по большому счёту, постигается нами только теперь, во времена новой смуты, новых испытаний.

В июле 2013 года московскому поэту Илье Тюрину исполнилось бы тридцать три года. Не круглая дата, но очень значительная — возраст Христа. Здесь каждый человек остановится, задумается над тем, кто он есть на Земле, что успел, что смог сделать... Илье не суждено было дожить до этих недетских вопросов, но алгоритм его осуществлённого бытия оказался столь чёток и предопределён, что отвечать на них ему пришлось в шестнадцать с небольшим лет. При этом никаких скидок на возраст не делалось, о чём свидетельствуют сами стихи: их написал сложившийся поэт, с незаёмными чувствами и целостным мировоззрением. И как любой поэт, движимый в стихосложении не амбициями и модой, а желанием постичь свой жизненный путь, Илья не мог не состоять в творческом «диалоге» со Всевышним: при этом не только уповать на Его силу, но даже и спорить с Ним... Ниже представлена подборка стихотворений Ильи, наиболее полно отражающая его духовное движение и развитие.