Воспоминания

Под Новый год к нам в типографию заглянул постоянный клиент Женя Храмской, владелец рекламного агентства «Две обезьяны». Этот приземистый голубоглазый блондин недавно обошёл все крупные организации в городе и насшибал у них заказов на сборный тираж карманных календариков.

Эта история приключилась со мной в детстве. Мне повезло, - детство моё случилось на закате советской эпохи. В ту пору, не было смартфонов, планшетов и компьютеров, но зато были настоящие друзья – весёлые ребята, такие же, как и я, жившие со мной по соседству.

«Соединив свои ладони,/Я взгляд направил в небеса/И прошептал: «Не надо боле/Трепать России паруса…»

"Ещё тепло не разбрелось,/не взвизгнули колёса,/разбрызгивая вкривь и вкось на перекрёстках осень".

«Отчего-то стало весело вдруг./Отчего-то приумолкла печаль./День ли завтрашний желанен, как друг,/Со вчерашним ли расстаться не жаль...»

А страх постоянно шёл по жизни. Не пустят к лошадям… Заберут родители к себе… А вдруг бабушка умрёт? А если — война?.. Сколько себя помню — основной вопрос милитаризации сильных государств и строгий ответ нашей страны — постоянно уравновешивали мир. Но постоянная внутренняя напряжённость, изнуряющая и тягостная, лет с четырнадцати влепилась внутрь и не отпускает. С годами — всё глубже: даже в самые светлые, радостные моменты внезапно болевым смычком чиркнет по сердцу, пронзит нутро, мелькнёт ужасающей пропастью… Особенно в мыслях о детях, внуках. С завистью гляжу, даже оборачиваясь вослед, на беспечных людей: счастливые, неужто свободны от этого неизбывного ощущения зыбкости сущего!?

Ромка и представить себе не мог, что такие поезда ещё где-то бегают по рельсам. С мамой он дважды ездил в Крым, встречал и провожал бабушку, гостившую у них. Там были новенькие вагоны с холщовыми дорожками вдоль проходов, которые злили его, путаясь в чемоданных роликах. А здесь пахло неопрятными людьми и даже на вид всё было липким — и поручни, и столики под окнами, и реечные деревянные диваны. Нет, Ромку ничуть не удручала неряшливая ветхость состава, совсем наоборот. Здесь позволительно было то, чего ни в коем случае не разрешили бы в поезде обихоженном и присмотренном. Например, распахнуть двери в тамбуре и нестись, стоя на подножках, задиристо подставляя себя встречному ветру.

Перед окном квартиры большого города стоит человек. За окном он видит окна таких же квартир, видит спешащих куда-то людей, машины… Но человек ничего этого не видит. Он видит село, село своего детства… Село Печёрка, дымящее в небо печными трубами где-то среди возвышенностей Салаирского кряжа, примечательно было тем, что в нем было сразу три государственных учреждения: детдом, дурдом и курятник. Были, конечно, ещё и сельсовет, и школа, и совхозная контора, и почта, и магазин… Но все эти учреждения к вечеру пустели, жизнь в них прекращалась, и постоянная жизнь была только в этих трёх вышеназванных учреждениях.

Это было солнечным апрелем 1992 года. После распада Советского Союза в моём родном Чимкенте только и разговоров было о том, как теперь будет жить и развиваться Казахстан. Товарный голод надвигался быстро и беспощадно обрушивался на людей. В ходу были ещё советские рубли и копейки. Мой папа работал, как и раньше, слесарем на фабрике, а мама продавцом в хлебном отделе продуктового магазина «Колос». Товарооборот в хорошие времена был в магазине всегда огромен. Но наступили девяностые и всё изменилось. Я только вернулся из института и начал разуваться, как вдруг зазвонил телефон. В трубке зазвучал тревожный голос мамы: — Сынок, приезжай быстрее в магазин. Здесь такое творится!.. Напиши записку папе.

Двухколейная железная дорога шла в их городе вдоль моря, можно сказать, почти по самому его краю. Переходя железнодорожное полотно недалеко от вокзала, Георгий приостановился у рубинового огня семафора на стрелке, залюбовался его ликующим цветом, как вдруг выскочили из-за домов и деревьев встречные поезда, и он застыл, словно приклеенный, на узкой полосе щебенки, между двумя колеями — между двумя жутко летящими друг мимо друга железными стенами. Один поезд был товарный, другой — пассажирский. В пассажирском все окна мелькали черные, только ударил по глазам свет из вагона-ресторана, где, верно, подсчитывали в этот час выручку или мыли посуду. Товарняк был сборный — порожние нефтяные цистерны, груженные песком открытые платформы, белые вагоны холодильников, от которых веяло чем-то мрачно-окончательным, безнадежным. Из-под гудящих колес били мощные вихревые потоки мазутного ветра, гремело и лязгало со всех сторон, больно рябило в глазах: казалось, вот-вот стукнет какой-нибудь железякой и — прощай молодость!

Серёнька, готовившийся в это время служить в армии, к бабушке заходил раз в неделю. Тогда она вытягивала из-под подушки носовой платок с завёрнутыми в нём пятёрками. Он, пока никого из посторонних не было, сгребал их к себе в карман, и, сказав два-три слова, уходил домой. Жил он один, в однокомнатной квартире. Её получала в очереди на жильё мать, работавшая лет тридцать в швейной мастерской. Порадоваться новой жизни она не успела, умерла от рака ещё не старой женщиной. Отец Сергея покинул бренный мир ещё раньше, задавившись в платяном шкафу поясом от халата своей жены. Странный человек, вбил себе в голову, что болен неизлечимой болезнью, но при вскрытии оказалось — здоров, жить бы и жить ещё!

В одном из интервью Ян Карский сказал: «Нацистам было легко убивать евреев, поэтому они делали это. Союзники сочли, что спасать евреев слишком дорого, поэтому они не делали этого. Евреи были брошены правительствами, церковными лидерами, обществом… Поэтому шесть миллионов погибли».

Ты знаешь, на Суккот Хаги пригласил меня принять участие в очень интересной конференции. Это было мероприятие в память о лейтенанте Ишайе Роне, погибшем в Суэцком канале в Войну на истощение. Были приглашены лекторы и преподаватели ТАНАХа, обсуждавшие методы обучения ему израильской молодежи. Бен-Гурион, который был почетным гостем конференции, раскритиковал в пух и прах израильскую систему обучения, которая не относится к изучению ТАНАХа как к основному предмету.

В 1844 году в Херсонской губернии были созданы четыре новые колонии: Ново-Житомирская, Ново-Подольская, Ново-Ковненская и Ново-Витебская. Наконец, в 1857 и 1859 годах были созданы колонии Громоклей и Вольная. Всего к 1865 году было создано 39 колоний с общим населением 31179 человек. Из них 22 находились в Херсонской и 17 в Екатеринославской губерниях.

Он почти не знал кризисов, по крайней мере творческих, и всю жизнь вслушивался в колебания всего диапазона «радиоволн» — как внутренних, коротких и трудноулавливаемых, так и тех, что прекрасно доносятся на средних и длинных волнах. Но, являясь выразителем прежде всего собственного эго, миссию свою видел в диалоге не только с читателем, но и с начальством.