Воспоминания

Вот жрешь эту кукурузу, а сам читаешь, какие обалденные, скажем, колбасы бывают и как их делают. Какой у каждого фарша состав — столько разных сортов мяса я себе и представить не мог! Или про икру. До сих пор помню, что бывает зернистая, паюсная и ястычная, вот! Я-то никакой и в глаза лет до двадцати не видел, а тогда во рту слюны столько, что кукуруза эта в желудок уже переваренной попадала!

Я не могу по тиви без ненависти смотреть на рожу бессмертного Джорджа Сороса — младшая дочь сделала ручкой и теперь из-за бугра, где пашет на какой-то из его бесчисленных фондов, залетает домой раз в полгода.

И, думаю, доживём ещё мы до того времени, когда Венины “Москва — Петушки”, благо вещь и по объёму небольшая, и много чего и душе человеческой и о советской действительности говорящая, будут ещё и в школе изучать. Да, вот посмотришь. Будет ещё эта книжка в обязательной школьной программе.

До армейской службы Понтий работал подрядчиком на стройке в Казани и поэтому очень гордился своим нынешним статусом прокуратора Иудеи Подмосковной. Двумя главными индикаторами такового, который приравнивался к статусу бизнесмена в науке, прокуратор Понтий считал: 1) большие очки в золотой оправе (как у престижных котов в алексее-толстовском Городе Дураков) и 2) постоянное употребление в разговоре титула collega.

Уникальность русского мироощущения не только и не столько в этом навязчивом различении тутошней Правды и тамошней Истины — а еще и в том, что русская Правда имеет тенденцию сползать к Истине и поглощать ее. Мол, Боженька «все видит» (то есть, на чьей стороне правда), и он-то уж не даст ее подмять истиной, пусть даже математически доказанной.

Идея, так неожиданно охватившая его в подполье, была — овладеть женщиной в момент ее гибели. Ему казалось, что в это мгновение очищенная душа оголится и он сцепится не с полутрупом, а с самой выходящей, бьющейся душой, и как бы ухватит этот вечно скрывающийся от него грозный призрак.

После перенесенных унижений и физических страданий узникам лагерей было нестерпимо видеть рядом с собой вражеских прихвостней, запятнанных кровью соотечественников. О них считали своим долгом сообщить своим на волю, причем как можно скорее, чтобы преступники не ускользнули от расплаты.

Пришлось давать показания и жителям сел, возле которых находились фабрики смерти. Селяне говорили не очень охотно. Почему? Об этом необходимо рассказать подробней. Польские крестьяне, жившие в этих селах, очень преуспели от соседства с лагерями смерти. Повседневными были торгово-обменные операции с охранниками-убийцами.

В еврейской жизни сегодня ассимиляция и сегрегация продолжают быть мощными движениями. Евреи либо взаимодействуют с миром ценой отрыва от иудаизма, либо взаимодействуют с иудаизмом ценой отрыва от мира.

И вот в одно из дежурств он прихватил какую-то книжку, которая лежала на столе. Всё дежурство заключалось в том, чтобы смотреть в море, — не появятся ли итальянские субмарины. Он открыл книжку и стал её читать. Это оказалась книжка стихов Константина Симонова о любви. В совершенно потрясающих переводах израильского поэта, который блестяще знал русский язык — он был родом из России, — Авраам Шлёнский».

Он был рекомендован как литератор Ильей Эренбургом и одобрен как поэт Анной Ахматовой и Надеждой Мандельштам. Десятки пьес для взрослых и детей, песни на музыку Журбина, Дунаевского. Автор «Голубых огоньков» и скетчей для чудом выжившего при Сталине Аркадия Райкина, как и его сценарист скрывавшегося за масками, которые цитируются до сих пор благодаря Азову.

Творчество Гильбоа испытало влияние А. Шлёнского и Н. Альтермана, особенно в части использования архаичного, библейского иврита. Гильбоа стал связующим звеном между поэзией школ Шлёнского, Альтермана и Л. Гольдберг и между новаторским направлением, к которому принадлежали такие поэты-модернисты, как И. Амихай, Н. Зах и Д. Авидан.

В общем, израильская форма демократии не просто парламентарна, а до того парламентарна, что кто-то удачно назвал ее «…суматошной…» — получить в ней диктаторские полномочия необыкновенно трудно. Тем не менее, Бен-Гуриону это удалось.

На север от Старого города в районе улицы Шимон hа-Цадик в последние десятилетия возрождается квартал с тем же названием. 13 апреля 1948 года здесь произошел один из самых страшных терактов за всю историю еврейского государства — нападение арабских военизированных формирований на проезжавший мимо квартала медицинский конвой в больницу hАдасса. Погибло 80 человек, в основном, из числа медперсонала.

У женщины начались схватки прямо в автобусе. Пассажиры начали звать: «Доктор, доктор!» и шесть из них, все новые олимы из Германии, бросились на помощь. Шофёр, тоже олим из Германии, в прошлом тоже доктор, отогнал их: «Извините господа, но в моём автобусе я сам приму ребёнка».