Воспоминания

Поднявшись в ресторанный зал, я установил, что за нашим столом остался только молодежный состав. Я вынул из портфеля несколько бутылок припасенного заранее трехзвездочного армянского коньяка, открыл их и выставил на стол. Трехзвездочный армянский коньяк в те годы отличался высоким качеством и либеральной ценой, гости признали достоинства напитка, и это придало празднику новый импульс.

Само собой разумеется, что евреев, потревоживших своим визитом ОВИР, тут же увольняли с работы. Лишали средств к существованию. Даже тем людям, кто не помышлял об отъезде, найти себе лучшую должность стало почти невозможным. Любой работодатель, начиная с бригадира и мастера цеха, требовал чуть ли не клятвы, что претендент на должность не уедет и не поставит новый коллектив в неловкое положение.

В одну из таких страшных ночей пришли и к нам. Это были люди в военной форме, в фуражках с голубыми околышами. Вежливые люди, ну просто очень вежливые. Они предъявили ордер на обыск, долго что-то искали, простукивали мебель, стены, действуя исключительно вежливо. Ничего не найдя, они ушли, уведя отца с собой.

В августе 2015 года вместе с украинскими коллегами я снимал в Харькове фильм о военных психологах и их работе. Психологов мы нашли, их подопечные — трижды раненный разведчик, бывший военнопленный и донбасская переселенка — согласились говорить на камеру о своих проблемах. Оставалось лишь снять хотя бы две-три минуты атмосферы прифронтового города.

После Перестройки выяснилось, что на скамейке возле могилы Пастернака был установлен «жучок», тайный микрофон, и о том, что говорили сидящие на скамейке, прослушивали кегэбешники на даче у писателя Маркова. Вот так жили.

Он не был диссидентом, он никогда не занимался политикой, он всего лишь (еще со студенческих лет) хотел раздвинуть границы музыкального пространства страны, бдительно охраняемые идеологическими службами, восстановить ее нормальное музыкальное кровообращение, исполняя своих сверстников — тогда еще не классиков, а гонимых.

Ольга в шоке. Первой мысли не было. Вторая мысль: Борис Иванович сошел с ума. Третья, более здравая — надо взглянуть на штемпель. Глазам своим не поверила: письмо отправлено три года назад еще до смерти Вайнберга. Почему оно так долго лежало на почте, никто рассказать не сможет. Как и никто не сможет рассказать, каким образом оно пришло именно в тот день, когда Вайнберг на протяжении многих лет праздновал свой день рождения?

Я подходил к нему вплотную, топтался рядом, отворачивался, делая вид, что смотрю на Тициана, но когда исподтишка взглядывал на него снова, то видел, что все мои уловки ничуть не обманывают этого мордатого господина с насмешливыми коричневыми глазами и тонкогубым ироничным ртом.

Исаак Константинович спросил: «A нельзя ли мне взять этот номер с собой посмотреть?» И ему дали текст «на дом». Через пару дней Кикоин заехал в редакцию вернуть гранки, и когда его спросили: «Ну, как?», получили ответ, который мог дать только Исаак Константинович с его поразительным чувством юмора. Один из крупнейших физиков современности с улыбкой сказал: «Для обычного академика это сложновато!»

Лично Керенский был убеждён, что большевики будут разгромлены, и на сей раз окончательно. Он даже как-то обронил фразу, что «готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло, т.к. у него найдутся силы его подавить»… Выяснилось, однако, что верных правительству войск после провала «корниловщины» в Петрограде явно недостаточно.

Помнится, что ни про тот пушкинский бал невесты Маши Пчельниковой, ни про Базилевича с Дельвигом мы ни тогда (ни потом, к сожалению) так ничего путного и не нашли, но зато, что называется «нашли друг друга». По крайней мере, с той поры, с той встречи (и, повторяю, на много благодарнейших лет), я приносил Виктору Яковлевичу все, что написал (а он мне щедро дарил все свои книги), делился с ним новыми идеями, и всем, что меня волновало «вокруг книг, событий, людей и стран».

Ленин подарил Валидову автомобиль «Фиат», очень роскошный, но сильно потрепанный. Было большой проблемой его чинить и заправлять бензином. Когда Башревком вернулся в республику, то местные жители, глядя, как машина выпускает клубы дыма и кое-как едет, говорили хозяину: «Плохо работает твоя автономия». Простые крестьяне не совсем понимали разницу между автомашиной и автономной республикой.

Я поднялся, и разговор продолжился, но прежде она спросила, не смущает ли меня отсутствие на ней лифа. С одной стороны, я ничего нового для себя не увидел, ну, может быть, отметил выгоревшие венчики волосков вокруг сосков; с другой стороны, я не знал, куда девать глаза.

Положительная сторона понимания, что вы скоро умрёте в том, чтобы наслаждаться каждым мгновением жизни. Следующие три дня я в благостном настроении осматривал Довиль, восхищаясь его опрятностью и достатком, отправлялся в долгие прогулки по пляжу и набережной или наблюдал за бегом волн и голубыми небесами. Довиль весьма достойный городок. Бывают и похуже места, чтобы откинуться.

Некоторые известные femmes, не будучи в состоянии удержаться рядом с таким машинистом, вылетали из «Голубого экспресса» на первом крутом повороте. Матильда Кшесинская была слишком тщеславна, чтобы терпеть рядом других этуаль, Анна Павлова — слишком самостоятельна, чтобы подчиняться чьему-либо авторитету, Ида Рубинштейн — слишком богата, чтобы выслушивать советы грузного директора с моноклем в глазу.