Воспоминания

Российская Империя, подобно Вороньей Слободке, полыхает подожженная одновременно со всех сторон: горят ее прежние окраины — Украина, Белоруссия, Киргизия, Грузия, Карабах. Внутри страны тоже неспокойно. А посему предсказывать, что может произойти в этих условиях через год-другой, — занятие сколь трудно, столь и неблагодарное.

Сам Зевс, время от времени слетая с катушек, порой превосходил в жестокости своего папашу. Когда Метида забеременела, то Зевс, напуганный пророчеством, что их общий сын превзойдет во всем его самого, не долго думая, проглотил её вместе со всем содержимым.

Мысли в голове скачут, не останавливаясь уже почти ни на чём. Вот, промелькнула ещё одна шальная: откроются двери, начнут меня выводить, что если и впрямь – побежать? До финской границы не так уж и далеко. Есть шанс! Есть! Надо пробовать! Надо бежать! Надо! Пока живёшь – веришь. Пока веришь – живёшь. «При попытке к бегству», говорите? А вот, поглядим: кто тут бегать умеет!

Из записок волонтёра психологической службы

И Кантор, и Эйнштейн воспитывались и жили в Германии в конце XIX века, в эпоху «грюндерства». Следы той эпохи еще видны и слышны. Так, в Лейпциге она бьет по нервам памятником Битве Народов и Новой Ратушей, а в Берлине церковью на Курфюрстендам. Может быть, и Вагнер с Ницше тоже что-то говорят о том времени, когда такие прорывы были возможны.

Благодаря Луизе Дмитриевне Резунковой, вдове Исаака Давидовича, в моём распоряжении оказались подлинники записки и письма И.Л. Андроникова, адресованных И.Д. Гликману из Москвы в Ленинград. С радостью предлагаю читателю «Семи искусств» их премьерную публикацию.

Для большинства биографов последних лет Книппер считается недостойной роли жены гениального писателя, поскольку плохо заботилась о доставшемся ей сокровище: больной и заброшенный Чехов сидел в холодной Ялте один-одинешенек (мать, бабушка, горничная, кухарка и работник не в счет) и питался «холодными, как лед блинчиками», а она кутила в Москве и только подгоняла «пиши пьесу», когда в его кабинете было всего 12 градусов тепла!

8 июля 1986 года, менее чем за два месяца до катастрофы, по результатам комиссионного освидетельствования «Адмирала Нахимова» был составлен акт, который гласил, что по своему техническому состоянию к дальнейшей эксплуатации пароход не пригоден! «Нахимов» идет под слом. Под актом подпись Начальника Пароходства С. Лукьянченко. Что делает Лукьянченко, поставивший подпись под тем актом. Он благословляет «Нахимов», на борту которого более 1200 человек в последний рейс!

Но поскольку Борис и Николай были умалишенными, их доля находилась под опекой дяди по матери Егора Егоровича Чеботаева, а после отставки Матвея было вверено в его управление. Остальное (в документах не детализируется) досталось сестрам, которых выдавал замуж, видимо, дядя Егор, в то время как брат Матвей находился на службе. Сам он женился 14 ноября 1822 г. на Александре Николаевне Спешневой.

«Милосердие» свершилось 23 июня 1942 года, когда смертную казнь заменили двадцатью годами лишения свободы. Донести это решение до начальников Саратовской тюрьмы чекисты (спроста ли?!) не спешили. А Вавилова пока морили голодом. Настал момент, когда советское милосердие оказалось недейственным. Было поздно! Вавилов умирал от истощения.

Известная общественная (и культурная, смысловая) событийность в Белоруссии августа-октября 2020 года — острое проявление диалогичного положения именно на границе — границе Европы или на иной культурно значимой границе высокого ранга с концентрацией всех названных выше (и иных) различий больших пространств, меж которыми пребывает Беларусь.

Председатель Совета академик Александров взял слово и сказал, что прикладная тема работы, с его точки зрения, не имеет перспективы. Что решение проблемы, которую буквально навязал нам его заместитель (на защите его не было!), не дело «Курчатовского института». Из его выступления стало понятно, что наверху, в дирекции, до сих пор идет война по этому вопросу.

Все мы — все до единого — от бесправных невольников, млеющих от милостей Путина, до рабов-вольноотпущенников империи зла, во-время и не во-время удравших в так и не понятый ими свободный мир — все мы обязаны правозащитнику Юрию Орлову— кто глотком, кто ветром, кто духом, кто воздухом, а кто и просто иллюзией свободы.

Зайти Сережа отказался, раскрыл рюкзак и протянул мне несколько бережно засушенных альпийских полевых цветов, сказав: «Я — позвоню». Я долго стояла, провожая взглядом увозивший его троллейбус. Он позвонил, пришел, как сейчас помню — в военном френче своего отца, и мы пошли гулять по Воробьевке. И с этого момента и до дня его трагической гибели на Памире в августе 1953 года, я была такой счастливой. Сережа меня любит!

Итак, Саша подошёл ко мне — знакомиться. Мы пожали друг другу руки. Разговорились. И вдруг показалось мне, что я давно, хорошо его знаю. Более того — доверяю ему. Принимаю его — таким вот, каков он, Величанский, есть, полностью, без всяких оговорок.