Воспоминания

И даже не знаю, как это случилось, вдруг я схватил телефон, позвонил своему старому тестю и обрушился на него с такой бранью, такой грязью, что и вспоминать стыдно:

Херсонский… опирается на трансцендентное — в частности, на прозрение и метафизическое переживание пустоты, у Бродского главное — имманентное движение времени. Это разные поэтики. У Херсонского — движение по вертикали, у Бродского — по горизонтали. Ни одна не хуже.

Среди гостей Бориса Александровича был один старичок, с палочкой, с усиками, в каракулевой шапке пирожком. Все они звали его Максим. Как-то раз наша кошка накакала ему в калошу, и он сильно ругался. Потом я узнал, что это был украинский классик Максим Рыльский.

Альберт Эйнштейн как-то сказал, что евреи не лучше других, не хуже других, они просто другие. Это высказывание служило мне некоторым утешением, когда я встречал евреев-подлецов, евреев-подонков. Слабым утешением оно служит и сейчас, когда в еврейском государстве я вижу избыточное количество евреев-подонков, разрушающих свою страну, свое единственное в мире убежище.

До сих пор не перестаю удивляться, как в те страшные «совковые» годы родителям удавалось сохранить привычную для нашей семьи неназойливую атмосферу «идишкайт» (еврейство), которая не могла не влиять на весь уклад нашей жизни. Конечно, никто из нас не ходил в синагогу, тогда ее попросту в городе не было, но у нас в доме широко бытовал идиш, а между собой родители свободно изъяснялись еще и на древнееврейском языке.

Но людей, в конце концов, можно было понять — боялись за свои места. Но стране-то нужны были наши светлые головы, образование, трудолюбие, наконец? Нет, потакая своим прежним гражданам, она стремилась использовать нас только на чёрных работах, “забивая микроскопом гвозди”, что аукнулось через несколько десятилетий системным кризисом власти в маленькой стране, окруженной злобными врагами.

К счастью для всего мира было уже поздно для того, чтобы Фау-2 могла изменить исход войны, но только непосвящённая публика думала, что победоносные войска союзников наперегонки мчались в одном направлении: на Берлин. Мало кто знал, что было и другое секретное направление гонок: на Пенемюнде!

Все основные интеллектуальные достижения Западной цивилизации, некогда хранимые Академическим миром, в наши дни остаются достоянием лишь кучки стареющих аутсайдеров. Их мысли невозможно услышать с профессорских кафедр, но пока еще их можно обнаружить в мировой паутине. Пока.

Говоря о преимуществах советского социализма и неизлечимых язвах загнивающего Запада, мои просветители оперировали хорошо знакомыми мне марксистко-ленинскими аргументами. Я быстро сообразил, что передо мной люди верующие, зашоренные, каким я был сам еще сравнительно недавно, почти до конца 1950-х.

Российская Империя, подобно Вороньей Слободке, полыхает подожженная одновременно со всех сторон: горят ее прежние окраины — Украина, Белоруссия, Киргизия, Грузия, Карабах. Внутри страны тоже неспокойно. А посему предсказывать, что может произойти в этих условиях через год-другой, — занятие сколь трудно, столь и неблагодарное.

Сам Зевс, время от времени слетая с катушек, порой превосходил в жестокости своего папашу. Когда Метида забеременела, то Зевс, напуганный пророчеством, что их общий сын превзойдет во всем его самого, не долго думая, проглотил её вместе со всем содержимым.

Мысли в голове скачут, не останавливаясь уже почти ни на чём. Вот, промелькнула ещё одна шальная: откроются двери, начнут меня выводить, что если и впрямь – побежать? До финской границы не так уж и далеко. Есть шанс! Есть! Надо пробовать! Надо бежать! Надо! Пока живёшь – веришь. Пока веришь – живёшь. «При попытке к бегству», говорите? А вот, поглядим: кто тут бегать умеет!

Из записок волонтёра психологической службы

И Кантор, и Эйнштейн воспитывались и жили в Германии в конце XIX века, в эпоху «грюндерства». Следы той эпохи еще видны и слышны. Так, в Лейпциге она бьет по нервам памятником Битве Народов и Новой Ратушей, а в Берлине церковью на Курфюрстендам. Может быть, и Вагнер с Ницше тоже что-то говорят о том времени, когда такие прорывы были возможны.

Благодаря Луизе Дмитриевне Резунковой, вдове Исаака Давидовича, в моём распоряжении оказались подлинники записки и письма И.Л. Андроникова, адресованных И.Д. Гликману из Москвы в Ленинград. С радостью предлагаю читателю «Семи искусств» их премьерную публикацию.