Философия

«Искать мудрость необходимо, прежде всего, не во внешней среде, ибо если внутренний мир наш пуст, а все заботы связаны с достижением сугубо земных благ, то понимания того, что есть истина и мудрость, мы не достигнем. Почаще обращайтесь к Евангелию, именно в Его глубочайшей простоте скрыты возможности верной оценки и изучаемых систем, и того, что происходит в личной жизни…»

«— Дельтаплан я себе сделал тогда не только из любопытства к полетам. Когда в четвертый раз отказали в путевке даже в братскую Болгарию, я уже сомневаться стал, есть ли она вообще, эта заграница. Думал, поеду на Кавказ поближе к Турции, потренируюсь в горах, выбрал по карте подходящее место — и...»

«Из века в век пытливая человеческая мысль изобретает всё новые и новые алгоритмы истребления людей. Мы то и дело оказываемся на грани самоуничтожения: кризисы, наподобие Карибского, в мои времена множатся и множатся. И всё это заставляет задуматься о смертельной опасности, о пагубности самого вектора человеческого существования…»

«Писатель очень тонко и глубоко прочувствовал опасность любви к “общечеловеку” как форму реализации абстрактной умозрительной установки, предполагающей по отношению к реальному, живому человеку общий, неконкретный разговор о его правах и свободах. Такая “сострадательная” любовь ни к чему не обязывает, ничем не затрагивает собственные интересы «любящей» личности. (В современной России такие иваны карамазовы вполне могли бы пополнить ряды так называемых “правозащитников”.)…»

«Если классика в новациях опиралась на традицию, то модерн не развязывал, а рвал доставшиеся и затягивал новые узлы. Менялись отношение, шкала ценностей, вектор порыва. Старый диагноз был точней, задевал дух, а не душу лишь, ставился, чтобы исцелять, а не бередить язвы. Мысль, что вскрытый модерном нарыв, очищался, спорна; вирус, скорей, разносился. Буря и натиск не очищают, а разрушают и смешивают…»

«…красота — это прекрасное настроение. Это определение непременно вызовет улыбку. Если, однако, понимать под настроением не поверхностную реакцию на житейские обстоятельства, а созвучие основных душевных струн, — это определение уже не будет звучать так наивно…»

«Небо гораздо более земли, но не следует допытываться того, какова сущность неба, ибо она нам неизвестна…»

«Как в свое время Андре Моруа писал некой таинственной незнакомке, так и я теперь пишу тебе. Не стану обещать, что письмо мое будет столь же стилистически выверенным, блистательным по содержанию и вместе с тем полным едкой иронии, как получалось у знаменитого француза, но все же это письмо. Это — мое обращение, мое послание к тебе, пусть ты и не существуешь…»

«Приглядись и еще кое-что различишь. Те очень изнеженные, эти чересчур мудрые. Такие, что сами себя норовят перехитрить, всё вокруг да около ходят. Сорят бестолковыми улыбочками и собой гордятся несказанно…»

«Как сладко знать, что убогая старушка непременно упрячет в свой темный мешок всех тех, кто еще вчера столь нагло похвалялся перед тобой своим богатством! Как легко и весело становится на душе от этого знания — сразу куда-то пропадают и твоя обида, и твоя злоба… Только вот эти наглецы, эти голые короли всячески стараются скрыться от старушечьего мешка. Они жаждут вечного бытия на Земле, они вкалывают себе стволовые клетки и пьют волшебные эликсиры… Неужели однажды им повезет?..»

«Классическая русская поэзия всегда выгодно отличалась четкостью текстов и ясностью смыслов. Рок-поэты, как и политики, напротив, используют язык для того, чтобы скрывать свои мысли, если таковые имеются…»

«Особое чувство Родины в русском человеке и героях русской литературы проявляется по-разному: и в страстном патриотическом порыве, стремлении защитить Отечество, и тогда судьбы героев неразрывно связываются с судьбами страны; и в борьбе за веру православную, за Святую Русь; в любви к народу и стремлении к “народной правде”; в установлении особой, духовной связи с родной природой…»

«Я хочу, чтобы во время мирной жизни человек перестал быть жестоким и жестким. Потому что жесткое рано или поздно раскрошится под ответными ударами, а жестокость уничтожает саму себя. Я не о мягкотелости говорю, а о человечности, той Богом данной неопределимой человечности, к которой нельзя приклеить гуманистические определения. А если приклеишь — в конце концов станешь хуже того, с чем ты борешься. Неуловим внутренний человеческий мир, восхитительно безмерен и неуловим!..»

«Мы вольны приближаться к Творцу и удаляться от Него. Свобода творчества — свобода познания добра и зла, самоопределения в них, в выборе служения Богу или дьяволу, то есть якобы себе. Свобода — дар, средство, а не самоцель…»

«Почему я не остался на той планете? Всё там было, в общем-то, неплохо: планета была юная, цветущая, другие астронавты мне завидовали… а что еще нужно астронавту? Но я довольно скоро изучил все ее заповедные уголки — и заскучал…»