Философия

«Сердце поет, воспринимая зрелые создания и героические деяния человеческого духа — в искусстве, в познании, в добродетели, в политике, в праве, в труде и в молитве, — ибо каждое такое создание и каждое деяние есть живое осуществление человеком Божией воли и Божьего закона...»

«Добро» и эпикея в данном контексте суть одно понятие. Однако, понятия справедливости и добра отягощены в русском сознании не только иудео-христианским или, другими словами, библейским религиозным багажом, но и национальным, как выражался Арон Яковлевич Гуревич, мифопоэтическим менталитетом, совершенно чуждыми мысли Аристотеля.

Мышление на мифологическом уровне предельно конкретно, направлено вовне, на внешний мир объектов. Традиции, гражданские и религиозные обряды, священные тексты – все это воспринимается буквально, как истина в последней инстанции, не подлежащая сомнению и обсуждению. Поэтому мифологический уровень сознания, как правило, сопровождается конформизмом, фанатизмом, фундаментализмом и агрессивным отношением к другим, инакоживущим и инакомыслящим.

Сегодня наш медиум обратился к знаменитому английскому писателю Гилберту Киту Честертону (1874–1936) и мысленно вступил с ним в беседу...

«В основе истинного русского национализма — чувство великой русской земли и ощущение исторического долга перед нею. Этому корневому русскому чувству сопутствует глубинное презрение к предательству, измене. Человек, изменивший родине, — пропащий человек, то есть погибший безнадежно, становящийся пропадиной, то есть стервою, падалью. Сознание долга связано в русском сознании с чувством преемственности поколений, несущих из рода в род идею Божьего государства, олицетворяющего бескорыстное стремление к справедливости, святости, “благоговения ко всему человеческому — к добру, красоте и правде в каждом смертном...”»

«Игорь Ростиславович Шафаревич был для русской эмиграции важнейшей фигурой в русском сопротивлении богоборческому режиму на родине. В отличие от многих других, он сочетал в себе и мужество, и яркое национальное самосознание, и научную точность аргументации, и благородные личные качества. Он выглядел как бы “русским дворянином” в довольно разнообразном движении инакомыслящих…»

«Как христиане мы сознаем, что на главном, духовном уровне революция 1917 года — плод нашего собственного греха: значительная часть народа, и прежде всего наша интеллигенция, дала увлечь себя на гибельные пути. Задача преодоления этого греха остается важнейшей по сей день. Но нельзя забывать, что на политическом уровне действовали и мощные иностранные силы, воспользовавшиеся нашей временной слабостью. Не следует ли поставить вопрос об их доле ответственности за получившийся результат?»

«Удивительные возможности дал нам Господь, наделив воображением. Вот стою я сейчас в Сицилии у городского сиракузского кладбища, а мысленно вижу перед собой высокий обрыв и открытую моему взору на многие километры зеленую пойму Оки, что петляет среди необозримых заливных лугов то голубою, то синею лентою. Голубою в тех местах, где река освещена солнцем, а синею там, где отбрасывают тень белые стога кучевых облаков в высоком нежно-голубом небе...»

Верующие различно слышат ответы Бога на свои вопросы. Они разделены по конфессиям, часто враждующие между собой. Шестов мог бы сказать, что расколы между конфессиями и внутри каждой из них есть также результат грехопадения – отпадения от Бога в результате подчинения веры теологическим определениям.

Бритва Оккама во многом определила и выстроила небоскреб классического рационализма, удачно вписавшись в платоновскую парадигму познания, предполагающую универсальность, всеобщность простого, ясного, полагаемого очевидным. Платон полагал, что Истина предзадана, неизменна и сводима к простым сущностям. Процесс же познания сводится к тому, что Мераб Мамардашвили называл изживанием, окончательным «закрытием» проблемы, путем сведения к набору тривиальных утверждений.

Люди полагают, что ученый идет за свободно развертывающейся мыслью и получают желаемый научный результат. Это, по крайней мере, не всегда, так. Часто начинают с конца. Так было с дифференциальным и интегральным исчислением.

Мы не твердо знаем, что представляет собою единица, но ловко управляемся со счетом. Таков путь всякого познания, упаковывая непонимание в первичные понятия, мы бодро движемся дальше, скользя по фундаментальным проблемам, и оправдывая поверхностность несомненным успехом. Потом глубинное непонимание даст о себе знать, но это же – потом.

А. Воронель, как-то заметил, что человеческая жизнь возможна в очень узком зазоре физических параметров — слегка перегрей, переохлади или придави наше физическое тело, и ему одна дорога — на кладбище. "Температура 36.6ºС, при которой успешно функционирует организм человека, находится в узком ( ±5º, меньше 2% в абсолютных единицах) зазоре между недопустимо смертельным переохлаждением и столь же недопустимым перегревом.

После канонизации Библии началось ее влияние на развивающийся мир – и в течение всех этих двух тысяч лет это влияние было огромным. В семнадцатом веке в Европе началось быстрое развитие естественных наук. Почему это произошло только в Европе, на Западе, а не в Китае или Индии, которые могут похвастаться богатой древней цивилизацией?

Я всегда полагал себя счастливчиком. Меня дарили дружбой и перепиской многие замечательные люди. Быть может, более всего я дорожу перепиской с А. Воронелем, счастливо и уникально сочетающим таланты физика, философа, теолога и литератора. За прошедшие сто лет, кого и что только не хоронили. Предавали земле литературу, историю и самого бога. Об эпистолярном жанре и говорить не приходится: его объявили давно умершим. В самом деле, кто пишет сегодня письма? Я надеюсь, что переписка, которую с согласия А. Воронеля я предаю гласности, убедит читателя в обратном. Не умирает, то во что мы себя вкладываем.