Музыка

Мой дедушка, которому нужно было зарабатывать деньги, зачастую превращался в композитора-«негра» и писал музыку за других композиторов, включая, например, и основоположника узбекской музыки Мухтара Ашрафи. А с композитором Анатолием Новиковым дедушка писал песни в официальном содружестве.

Есть, есть у нее и еврейские темы, они в канве многих музыкальных сочинений, есть стихотворение «Исход» («...и ныне свершается вечный Исход Из Египта в каждом из нас»). Есть удивительная музыкальная молитва, которую она назвала ивритским словом «Тфила». Так это сочинение объявляли и на итальянском фестивале «Стреса» и на американском в Равиньи: «Тфила для скрипки с оркестром».

«Классическая русская поэзия всегда выгодно отличалась четкостью текстов и ясностью смыслов. Рок-поэты, как и политики, напротив, используют язык для того, чтобы скрывать свои мысли, если таковые имеются…»

Искусство едино. Трудно отделить образы архитектуры от их отображения в живописи, поэзии и музыке. Они переходят от изображения в звучание, из камня — в музыку, из идеи — в материал или, наоборот, в нематериальность.

В ходе расправы педагоги Меерович и Локшин были уволены из консерватории за то, что играли студентам в четыре руки «вредную музыку» Малера, Берга, Шенберга и писали «формалистическую музыку». Вождь, сам бывший семинарист, требовал покаяний. Каялись все, включая Шостаковича. Кабалевский, грассируя, клеймил «формалистов».

Такого никогда не было и никогда не будет. Не может этого быть. Не может быть, чтобы толпы людей выстраивались (добровольно, в радостном возбуждении!) на улицах для встречи не космонавта, впервые полетевшего в космос, не чемпионов по футболу, а молодого пианиста: так, в честь этого юноши на Бродвее устроили парад, на который вышли более 100 тысяч человек.

На волне любви к Клайберну, публика полюбила Наума Штаркмана, получившего 3-ю премию на конкурсе. Он был последним учеником Константина Николаевича Игумнова, умершего в 1948 году. Штаркман заканчивал консерваторию «от себя», а точнее, «втихую», занимался у Марии Израилевны Гринберг, уроженки Одессы, ученицы Рейнгбальд и Игумнова.

Если можно назвать Эдуарда Колмановского одним из корифеев советской песни, то в жанре театральной музыки он был несколько десятилетий просто композитором номер один.

Сталин принял в Эмиле Гилельсе беспрецедентное участие. Ему, великому интригану, вычислить по какой причине Нейгауз проигнорировал Гилельса, было просто. Генрих Густавович мог ожидать для себя осложнений. Именно в те годы разговоры о вредительстве не прекращались ни на секунду.

Наконец контрабас со шкодливой улыбкой, под смешки залa и хихиканье выстроившихся у выхода коллег, потащил свой инструмент — и я сообразил, что это не случайная оплошность…

Открытки и письма написаны наспех, зачастую в кафе и ресторанах, между двумя чашками кофе или чем покрепче. Но этим они и дороги. Они рисуют и передают характеры людей. Разве этого мало? Читайте и наслаждайтесь…

Получилось так, что симфония пробыла под спудом почти полтора века. И вдруг, освободившись от гнёта и пыли, восстала как птица Феникс, ворвалась в репертуар лучших советских оркестров. Появились исполнители и пресса, появилась и легенда об официальном авторе.

«Известно, что с древних времен существовали духовные практики, необходимые для достойного прохождения неофитом выбранного пути. Находясь под неусыпным присмотром мудрого наставника, ученики повышали свой духовный уровень. Подобные испытания длились годами, являясь лакмусовой бумагой, проявляющей скрытые, недостойные желания и чувствования учеников. Высшим авторитетом для Скрябина был лишь он сам. Поэтому Александр Николаевич возложил на себя полномочия, которые ему не предназначались. В результате композитор испытал горькую судьбу многих самозванцев и самоназначенцев…»

Лев Моисеевич относился к тому типу музыкантов, для которых разнообразная деятельность, кочевая жизнь артиста, безразмерный рабочий день, профессиональное общение были неотъемлемыми нюансами повседневности, в которой «звериная» серьёзность не была спутником таланта.

Автору этих строк посчастливилось не только увидеть и испробовать скрипки Страдивари и Амати, но даже играть на них концерты в течение нескольких десятилетий.