Музыка

Так или иначе, еврейская культура востребована мировым сообществом в качестве яркого, во многом дразнящего слух инобытия европейской культуры — то есть в том же самом качестве, в котором она существовала многие сотни лет.

Результаты моей работы были одобрены специальной комиссией, а, вернувшись в Омск, я поставил очередной темой кружка современной музыки, который я к тому времени почти успешно год вёл в музучилище, это произведение, чем невольно вызвал небывалый ажиотаж, наплыв публики (в основном, молодёжи, причём, не только из училища) и… пристальное внимание местного КГБ.

«Чувствовалось, что он хочет поднять провинциальный уровень до высшего образца, какой он знал, — до Московской консерватории. Отличники “при нем” вдруг стали получать четверки. Студенты и молодые педагоги, обсуждая экзамен, демонстрировали разнообразие вариантов удивленных физиономий (а среди них было множество всякого рода ректорских-проректорских дочек и других “родственников и знакомых Кролика”). “Ну как это?” — вопрошала одна из них, распахивая от возмущения и без того огромные греческие глаза. А вот так теперь будет — как в Консерватории, всем своим видом показывал Апресов, не вдаваясь в подробные объяснения».

«Но где ночевать? Перебирая своих знакомых, я, к ужасу, не смог найти ни одного, кто бы меня приютил с таким грузом, без непоправимого ущерба для последнего. И тут вспомнил свою спасительницу: “Маргарита, только она”. Но к ней нельзя идти просто так — как есть. Она ведь “спасительница”. Нужно поблагодарить, обставить встречу, а то обидится, не пустит, ибо с момента ее увольнения я так и не удосужился этого сделать. Проклиная себя за лень и непозволительную небрежность, возвращаюсь в магазин к знакомой продавщице. Прошу бутылочку “Советского шампанского” (а другого нет!). Продавщица узнала и с понимающей улыбкой на сей раз упаковала покупку в “фирменный пакет” с портретом Пугачевой. Потом опять иду в кондитерскую. Уже за пирожными. Трачу свои деньги, и утешает лишь то, что шампанское дешевле водки…»

Удивительное дело: благодаря сотням музыковедческих статей было совершенно точно известно, что голоса у Утёсова нет… Есть ли голос, нет ли голоса, — главное, видимо, совсем не в этом. Главное: во всех утёсовских песнях ощутима душа, сердце. Именно его душа, именно его сердце. Вот почему, наверное, песни Утёсова другим исполнителям не давались, не получалось их «осовременить»…

В дополнении к интенсивной исполнительской деятельности и невероятно широкому кругу общения, ещё многочисленные иностранные языки, включая специально изученный идиш. И ещё музыкальное и литературное сочинительство, разнообразные благотворительные акции, выступления и интервью. Всё это в постоянном внимании и заботе о семье, сплочённой взаимной любовью.

Как солист-альтист В. Борисовский являл собою единственное исключение среди выпускников тех лет. Правление консерватории считало необходимым его совершенствование за границей в числе немногих выдающихся исполнителей. Однако ходатайство дирекции удовлетворено не было. Четыре года спустя также не удовлетворенным останется ходатайство Одесского филармонического общества и профессора П. Столярского о направлении на совершенствование в Берлин только что окончившего Одесскую консерваторию Давида Ойстраха.

На беду, за отказ эвакуироваться (якобы ждал немцев) опекавший его в Москве профессор Нейгауз был арестован. Случилось это 4 ноября1941 года. Положение отягощало то, что Генрих Густавович тоже был немец. Славе пришлось заботиться о собственном спасении. Его приняла гостеприимная семья Випы, а поскольку рояля у них не было, чтобы заниматься, ему приходилось ездить к друзьям.

Как человек и художник В. Борисовский сформировался в предреволюционные и первые послереволюционные годы. Вместе со всей русской культурой суждено было ему пережить «три утопии коллективного преобразования мира»: «религиозно-мистическую с ее “замыслом вселенского действа” — “мистерии”», «машинно-урбанистичеcкую социальную утопию 20-х гг.» и «тоталитарную утопию 30-х». Пережить их, живя в Москве — «материнском лоне всех этих утопий».

А потом вышла на сцену, и, как всегда, — гром оваций, море цветов… Особенно потрясло всех, когда она — на эстрадном концерте! — исполнила (начала без музыкального сопровождения, a cappella, пианист вступил позже) «Аве Марию» Шуберта. Ошеломленные люди поняли: Анна Герман может в с ё!

За 1923–27 гг. оперный театр под руководством Голинкина поставил более 15 спектаклей классического оперного репертуара. Голинкин был поборником исполнения опер на иврите (еще в Одессе И. Карни и Ш. Черниховский перевели на иврит многие либретто). Спектакли давали в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе, их посещали и евреи, и арабы, и англичане, за первые три года — более 150 тысяч человек.

Однажды, осмелившись, я пригласил объект своего тайного обожания …ну, конечно, в кино — благо, рядом был кинотеатр “Победа”. И она согласилась! Фильм был болгарский — “Затмение” — что полностью отвечало моему тогдашнему состоянию. Правда, мест рядом не оказалось — второй после названия фильма тревожный симптом для первого совместного выхода, но всё равно я был счастлив.

«”Воспоминания и размышления о Владимире Григорьевиче Апресове” я задумал давно, но руки не доходили. Куда-то сквозь пальцы просачивалось драгоценное время. Коллеги из Казани посвятили памяти Владимира Григорьевича книжку. Я её почитал и, к моему разочарованию, духа своего учителя не почувствовал. Словно о чужом человеке написано. А это не так. Он был родным не только для родственников, умел передавать пианистическую традицию по роду: родить музыкантов…»

«Конкурс, точнее соревнование музыкантов-исполнителей, является своеобразной отличительной чертой современной культуры. Соревноваться музыканты начали давно — еще в древнем мире. Конкурсы музыкантов-исполнителей у нас стали проводить, и на очень серьезном уровне, в ⅩⅠⅩ в. Но сегодня мы наблюдаем нечто иное, специфическое — своеобразный “конкурсный бум”. Сегодня соревноваться музыканты начинают с детских лет, и конкурсный марафон продолжается для них целую жизнь, правда, на определенном этапе жизненного пути соревнующиеся “пересаживаются” в зрительный зал, становясь слушателями, определяющими — в той или иной степени — победителя…»

Перед отъездом Ростропович заблаговременно отправил свой дом на колесах в Лондон вместе с виолончелями и нотами. Забегая вперед расскажу, что, прибыв в Лондон, Ростропович немедленно его покинул, ибо закон, принятый более 100 лет назад в Британии по поводу собачьего бешенства гласил, что любимый, добрейший, лохматый бело-коричневой масти ньюфаундленд Кузя должен был шесть месяцев находиться в карантине. Ростропович и Кузя уехали во Францию.