Поэзия

Хочется несколько слов сказать о том, о чем эти тексты. Они о том же, о чем Городецкий устраивает акции. О Холокосте, о гибели украинского еврейства. О том, как ему видится его родина, когда он смотрит на нее из Германии. А еще о том, что никак не связано с социальностью. Именно об этом рассказывает его «Венецианский цикл».

«По-настоящему любил / я в этой жизни только раз. / Потом, конечно, этот пыл / позорно сдулся и угас. / И вот живу с одной, другой, / седьмой, четвёртой, двадцать пятой... / Но вывод, выстраданный мной, / едва ль поймёте вы, ребята...»

«Осенней грусти не испить до дна — / На дне бокала плещутся остатки. / На чувства осень вовсе не бедна, / В ней горечи и сладости — в достатке. / Вот только пьют все отчего-то грусть, / Им кажется она вином столетним. / Заучивают осень наизусть, / Стараясь быть как можно неприметней…»

«Из этих окон я смотрел на мир, / Когда ещё огромным мне казался / Тот тополь с листьями, истёртыми до дыр… / Сентябрь прошёл, а тополь, вот, остался. / Из этих окон я смотрю на двор, / И тополь худ январской худобою, / Край меловых и рукотворных гор! / Я — хоть и ненадолго — вновь с тобою…»

Отпусти свою память и всё, что прочёл,/ всё, что верил — не верил, справедливостью счёл,/ лишь бы весь этот хлам позабыл, как не знал,/ невозможный вопрос возле губ не дрожал.

Мысль прилипает к мысли — и всё, и уже никак…/ Просыпаться в четверть четвёртого вошло в привычку./ То ли Святая Дева пошлёт мне знак,/ То ли Пророк Магомет письмом удостоит в личку

Но в муке не застынет,/ Мой алый дерзкий рот,/ Я карты снова кину./ Палач пусть подождёт.

Тавриды выкормыш и друг,/ Степей воспитанник и житель,/ Смотрю на родину вокруг — / Скупую осени обитель.

Эта книга не сохранится./ Мы – живое доказательство этому./ В комнате темнее, чем на улице./ Я слышу твоё дыхание.

Научи меня быть вечерней рекой, течь и верить: каждому – да по вере отмеряет и щедрой даёт рукой тот, кто сам и вода и река, и берег.

Тишине учит грусть, как открытой ладони пустой, На которую – что ни положишь – окажется лишним… И останется только узор безмятежно-простой, Как сопилка пастушья, в которую дует Всевышний…

Всё в этом городе – здания, улицы, птицы – В небо вели, как нагретые солнцем ступени, В небо, открытое настежь, как окна в июле, Сердце, летя над холмами смеялось и пело.