Роман

Мне было необходимо продемонстрировать путь в науку человека, как говорили мои друзья, с биографией советского ангела, но с одним весьма существенным изъяном — записью «еврей» в паспорте. Знали об этом только два человека — членкор и я. Догадался еще один — Виктор Некрасов.

Не испытывайте судьбу своими фантазиями, судьба злопамятна. Другими словами, мечтайте осторожно. Из вагона мама так и не вышла. Следующий поезд из Праги завтра. А если и завтра не вернется? Что могло случиться? Одно из трех: арестовали, как Милетского, повстречала другого (сказала же фрейляйн Шмитц: «Ты еще молодая») и несчастный случай: попала под машину. Что предпочтительней?

Главный врач оказался провидцем. Через несколько лет его, русского самородка, сняли с работы. Новый главврач как человек оказался все-таки выше моего предполагаемого шефа. Врачом там даже не пахло. Жестко запрограммированный робот, демобилизовавшийся военный врач, он действовал строго соответственно параграфу инструкции, любое дело доводя до абсурда. Больница разваливалась.

Постепенно родители слабели, причем папа быстрее. В госпитале, где он работал, не хватало медикаментов, дров для отопления, раненные мерзли, умирали не только от ран, но от слабости. Порой, по рассказу папы, было так холодно, что при переливании кровь замерзала в трубочках, которые приходилось отогревать руками. Тем не менее делали в день по несколько операций.

Ее учили новой профессии, столь близкой к актерскому мастерству. С той лишь разницей, что актер, отыграв, смывает грим и возвращается к обычной жизни с разучиванием новых ролей. Марию Леонидовну научили никогда на смывать грим. Потому что спектакль с дополнением одной из вспомогательных ролей затягивался на месяцы, годы, до самой смерти. Настоящее имя актрисы умирало с ней навсегда.

Мои откровения были квалифицированы как глубочайшее идеологическое невежество. Подкоп и диверсия. Покушение на классику. Не выгнали лишь потому, что всё было слишком близко к истине. Свежий и оригинальный взгляд. Рассматривать примелькавшееся под таким углом никому не приходило в голову.

Альберт Эйнштейн как-то сказал, что евреи не лучше других, не хуже других, они просто другие. Это высказывание служило мне некоторым утешением, когда я встречал евреев-подлецов, евреев-подонков. Слабым утешением оно служит и сейчас, когда в еврейском государстве я вижу избыточное количество евреев-подонков, разрушающих свою страну, свое единственное в мире убежище.

Она тоже ходила смотреть, как вешали. Рассказывала про тех же самых четырех, из них одну женщину. А еще двух парней вешали. Парней жалко, красивые, и пели красиво: «Встава-ай, проклятьем…» А девку, ту, из первой команды, ни вот столько не жалко. Паня ее знает. Это она на Клавдию Романовну пожаловалась, что яйца красит. Вожатая в школе на Карла Лихнихта, всегда по улице с красным галстуком ходила.

Эвакуация ставила под сомнение, что «Красная армия всех сильней». Но усомниться в этом выше наших сил. Одно служило маме в утешенье, пока она складывалась: квартира не останется без присмотра. При переезде со старой квартиры мы взяли тележку для ведер, на всякий пожарный. Вот и понадобилась — катить на колесиках до вокзала два чемодана и тюк.

Действие романа “Игра в бутылочку” начинается в послевоенные сталинские годы в Ленинграде, где автор знакомит читателей с главными героями. Это прежде всего - Даня Раев, Дима Бонч и Боря Рябинкин — друзья и сверстники, родившиеся в середине 1930-х годов. Дима Бонч играет в школьном кукольном театре роль короля в традиционном ключе. Однако Бонч по-своему трактует этот образ — так, что зрители школьного театра узнают в тиране любимого вождя Сталина. С этого выступления у Димы и его друзей начинается конфликт с властями...

Если мачо или краснобородый бей все-таки любят женщин, то феминистки женщину терпеть не могут. Вернее, они терпеть не могут в ней то, что делает ее женщиной-то, во что превращает ее взгляд мужчины. Их идеал — взгляд Горгоны. Будь их власть, изречение «феминистка — надзирательница в женском концлагере» себя бы оправдало.

Но годы шли, а гости нет. Выясняется — «черным по белому»: Аполлинария Бельведерская не может родить собственными чреслами. Патрик ли, другой ли патрик к этому руку приложил — не может. И не сможет. С этим они пошли к врачу. Лучше один раз услышать, чем сто раз получить по почте.

Проблема отцов и детей это не проблема поколений, а проблема конкретных детей конкретных отцов. У отцов, всех этих «тристи» и «энцо», тоска по женщине подменяется тоской по культуре, по Тоскане. Ибо тоска по ewigweibliche неизбывна. Даже сегодня, когда звучат куплеты Феминистофеля, и женщины стали сами с «усами».

…Только бы добраться до родных берегов… Карты куда-то подевались, стрелка компаса бог весть что показывает. Не север и не юг, не восток и не запад… Вдали от земли родной – вот какое это направление.

Есть замечательный рассказ о человеке, который охладел к возлюбленной, узнав, что она не натуральная блондинка. Это все меняло. Рустем — баба?! Шашни — с одним, с другим, с тем же Беллиа, которого Патрик всегда подозревал — все это выдает шлюху. А Рустем виделся Патрику крутобедрым мачо, чья жизнь была полна соблазнов.