Жизнь спешит, не спеша раскрывая подходы
к немудрёным обёрткам и вкусам конфет
вдоль дорог столбовых, избегая и моды,
и всего, что здесь есть и всего, чего нет.
Но и это иллюзий святая беспечность
на виду и у тех, и у вовсе не тех,
кто поставил столбы вдоль путей в бесконечность
в продолженье утех для помеченных всех.
Всем гармониям знаки больших остановок
подаёт семафор в установленный час,
и в округе большой всяк бывает не ловок
в этот или в другой уморительный раз.
Восемнадцатый век, двадцать первый и сотый,
что вперёд, что назад, – это всем всё равно
на виду у гиперболы или литоты:
главный фокус в пронзительном этом кино
вне заглавий находится или квитанций
на объёмных просторах воздушных путей,
а в каких-то огнях вспомогательных станций,
где огонь в прошлом чей-то, глядишь, – вдруг ничей.
Дальше – больше, и вздох однозначно раскрашен
в общий смысл цветов утомлённой зари:
значит можно вникать в знаки с медленных башен,
хоть смотри ты на них, хоть совсем не смотри.
