Культура

Остаётся ещё один непрояснённый вопрос – сын Мур. Вероника Лосская собрала о нём сведения, которые делятся ровно на две части: он был сыном К.Б. или нет. И этот чрезвычайно деликатный вопрос вызывает во мне противоречивые чувства. С одной стороны, не хочется его даже касаться – не только что поднимать. Как Марина сказала – пусть так и будет: сын Эфрона. Она мать, ей решать. С другой стороны – любой запрет закрывает нам не только тему, но и сам объект. Тогда становится заметным, что и Марина умела, подобно Родзевичу, скрывать правду.

Что это? «Соревнования короста» – как она сама выразилась? Только частично. Почтение к Поэту и Поэзии, понимание, что поэт нуждается в оценке, внимании, смотр состояния поэзии, разговор не только с поэтом, но с читателем. Цветаева расставляет верстовые столбы, указует – где непременно надо остановиться, под каким углом рассмотреть явление. Её внимание к самому поэту безмерно: восхищение, благодарность, бросок на помощь, когда поэт в ней нуждается.

«Бальмонт восхищался чудесными горными видами, но когда пришлось возвращаться, он неожиданно побледнел и приостановился». Испуганная его видом и состоянием Мария Викторовна спросила, что с ним. Бальмонт ответил ей не сразу, еле переводя дух, слабым и тихим голосом. Оказалось, что поэт страдал болезненной «боязнью пространства» и не мог заставить себя сойти даже с небольшой высоты. Он забыл, а вернее, не хотел предупредить об этом Каспрович. Теперь, когда при возвращении на «Харенду» им пришлось сходить с горы, Бальмонт не смог преодолеть охватившего его страха. «Мне пришлось буквально тащить его на руках за собой»

Драматический андеграунд отказников оказался в эпицентре борьбы за духовную легализацию еврейства, ибо обращался к возможным массам всеми видами искусства сразу: и словом, и музыкой, и пластикой, и светом и пробуждая через все пять чувств восприятия еврейский менталитет.

Антокольский вышел из либеральной еврейской интеллигенции, Цветаева — из дворянской интеллигенции… В еврейскую атеистическую среду, к которой принадлежал Антокольский, революция принесла надежду на равноправие, единство с народом и, как результат этого, успех. В среду Цветаевой она принесла гибель. Россия Антокольского только начиналась. Россия Цветаевой окончилась навсегда.

Ну, как тут не вспомнить шутливое замечание Маяковского: «В мексиканском понятии… революционер — это каждый, кто с оружием в руках свергает власть — какую, безразлично. А так как в Мексике каждый или свергнул, или свергает, или хочет свергнуть власть, то все революционеры».

Песня совершенно не виновата в том, что народ можно обмануть, провести на мякине — кстати, не только русский; разве не памятно, как страшно был обманут немецкий народ? Так или иначе песня осела в народной памяти и, может быть, ещё придёт время, когда «Хотят ли русские войны?» будет петься с чистой душой.

Для истории о плагиате или, мягче, о художественном влиянии, важнее тот факт, что первоначальный проект статуи «Рабочий и колхозница» принадлежал вовсе не Мухиной. Так что Липшицу с Мухиной обсуждать этот проект было незачем. Идея принадлежала Борису Иофану, архитектору всего Советского павильона. Об этом рассказывала сама Мухина в своих воспоминаниях, и из этого никто никогда не делали секрета, напротив, об авторстве Иофана говорилось уже в книге 1938 года о «Рабочем и колхознице».

И Рейн-то, уж кто-кто, но Женя! Он-то сам — не из этой, вроде бы, псевдобратии. Сам ведь кое-чего в жизни своей навидался. Вроде бы знает, почём фунт пресловутый лиха. А наши беседы с ним — и серьёзные, и задушевные! А многолетнее, доброе общение прежнее наше? А помощь моя ему — с изданием книги его? Величал меня он как, бывало? — «собрат по судьбе». Вот ведь как. Я думал — и он «по судьбе». Думал — друг он. Что же он — так?..

В начале нашей эры еврейский мудрец Йошуа бен Ханания, перечисляя силы, которые «губят мир», на первое место поставил «глупого благочестивца», а на второе «хитрого нечестивца». Как раз эти два популярнейших амплуа, в которых выступают актеры мировой истории, наиболее важны для истории с «Ревизором»…

За что обрушился он на Евтушенко, грубо и голословно обозвав его «пигмеем» с узкой и пустой душой? За утверждение, что антисемитизм несовместим с интернационалом? Да, — тысячу раз повторю я за Евтушенко — антисемитизм несовместим и с коммунизмом, и с великим гуманизмом советского строя.

Картина, как и книга, может быть обращена не только в историческое прошлое страны, народа. Память детства, эмоциональная память о близких, услышанные и поразившие сознание истории переплетаются, но только с годами мы начинаем понимать, что это не только наша память, не только то конкретное пространство вписано в неё, не только конкретный персонаж, но и время.

Феномен совершенства невозможно понять без привлечения понятия энтропии, потому что совершенство — это состояние оптимального соотношения информации и энтропии. Все дальнейшее в этой части написано для объяснения этого определения.

Полагаю, что рассказы дочери и племянника Т.Л. относятся к разряду анекдотов и всерьёз Чехова в качестве жениха никто и не рассматривал (ко всему прочему невозможно всерьёз говорить про замужество с человеком, с которым двух слов не сказала)!

Если Павел Антокольский — ровесник революционных событий начала XX века, то его родители — ровесники народовольческого движения, а прародители — свидетели декабрьского восстания. Короче, деды — это декабристы. О них пойдет речь в стихотворении. Революция, пришедшая сквозь снега и беды, тоже указывает на историческую преемственность: спустя сто лет свершилось событие, о котором спорили, которого ждали, и тоже зимой.