Культура

Он – сама тишина и спокойствие в какофонии Хаоса.

Двигаясь от дома к дому, от одного хозяина к другому, периодически оказываясь на флимаркетах и распродажах, «Теннисный матч» преодолел это расстояние примерно за 100-110 лет, не будучи опознан и должным образом оценен!

«Точка высшей воли…» – вот, стало быть, кем он себя ощущал в нашем непонятном мире. Да, он и жил в этой круговерти, исполняя свою роль на земле. Какую? Он проходил свою эволюцию, он «совершил великое движенье от клетки к Богу».

В 1999 г. произошло значимое для цветаеведения событие. В Александрове, на чердаке дома, в котором к тому времени уже располагался Литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых, сотрудниками музея В.Н. Леонтьевым и А.Б. Бакаевым были найдены рукописи Анастасии Ивановны Цветаевой.

С Анастасией Ивановной Цветаевой Мария Николаевна Изергина познакомилась, очевидно, в начале 1960-х годов через М.С. Волошину. Их переписка, охватывает период протяженностью более 26 лет. Первое письмо А. Цветаевой датируется 19-м мая 1966 года. Думаю, эти письма достаточно точно характеризуют и самих корреспондентов, и отношения между ними, на протяжении лет менявшиеся. Хотя в последние годы отношения между М.Н. Изергиной и А.И. Цветаевой нельзя назвать безоблачными, Мария Николаевна была искренне привязана к ней. А.И. Цветаева, так же как и М.С. Волошина, была для Марии Николаевны человеком важным и значительным.

Долгие годы я был знаком с Анастасией Ивановной Цветаевой, в первом замужестве Трухачёвой. И никогда о дворянстве её не слышал и не задумывался. Поводов к этому она тоже не давала. Признаться, в этой части я сам совершил ошибку. Зная о её раннем браке с Борисом Сергеевичем Трухачёвым, и о том, что имение его отца Сергея Николаевича Трухачёва (1852-1931?) находилось в Воронежской губернии, я по своему «мемориальскому» обыкновению принялся искать сведения о Трухачёвых в архивных фондах жертв политических репрессий, полагая, что там найду следы родственников первого мужа А.И.

Первое письмо Анастасии Цветаевой к В. Розанову – конец февраля 1914 года, отправлено из Феодосии и подписано ею фамилией мужа: Анастасия Трухачёва. «Вам 59 лет, а мне 19, но никакой разницы, – писала Анастасия Розанову, – потому что Вы пишете о том, что вне возраста, – о жизни и смерти и об одиночестве…». В. Розанов откликнулся на письмо Анастасии Цветаевой.

В тюрьме среди такого шума в камере […] – в камере на сорок мест нас было сто семьдесят, как сельди в бочке, – но такая тяга к стихам была больше, чем на воле, – за пять месяцев столько стихов, разный ритм – как всё это умещалось, дружно, в эту болванскую башку, непонятно! Всё повторяла, день за днём, отвернувшись к стене, – это счастье, что я у стены лежала! Если бы между женщинами – вряд ли бы я это смогла! (Цветаева 1991: 95).

Об альманахе «Александровская слобода»

Воспоминания об А.А. Ахматовой и А.И. Цветаевой

А этот антисемитский «шабаш ведьм» продолжался в городе беспрерывно, аж до середины 1950 годов. Лишь с размещением здесь английского штаба оккупационных сил он стал сбавлять обороты. Когда в 1956 году в ФРГ был выпущен сборник Гейне по случаю столетия со дня его смерти, автор предисловия честно признался читателям, что им предстоит встреча с незнакомцем.

Официально Сантерия не практикует колдовство. Eе последователи считают свою религию респектабельной формой единобожия, не уступающeй христианству, исламу или иудаизму. В Сантерии существует представление о верховном Боге, Олодумаре, создавшем мир и устранившимся от активного присутствия в нем. Олодумаре, Олорун и Олуфа составляют троицу верховных божеств (отождествляемую с католической Троицей).

Когда я пишу, что Боттичелли был человек с тонкой восприимчивой душой, я имею в виду воздействие на него всего им увиденного и прочитанного. Один человек выходит из концерта, полный впечатлений и энергии, другой — в восторге, третий — в слезах. Если эти трое — художники, то первый — Буонаротти, второй — Рафаэль, и третий — Боттичелли.

Не так давно закончилась жизнь Калужнина, а теперь могла окончательно завершиться его судьба. Как мы помним, так бы и случилось, если бы у него не нашлись заступники. Они хранили его произведения, а затем поспособствовали тому, чтобы явить их миру.

«Ты знаешь, Маурисье, я неоднократно думал о своей «неизвестной биографии» и всякий раз испытывал удовольствие, представляя себя евреем. Я ищу в себе свою родословную: Жертвенник всесожжения, Красное море, десять праведников, и «Экклезиаста». Но мое иудейство остается музыкой без слов, моей обращенной в прошлое надеждой. Я даже не знаю, как отпраздновать этот поток еврейской крови, который бежит по моим венам».