Критика

«Опровергая рациональный подход к анализу литературных явлений, критик утверждал единственно верный для художника путь — “чувствовать и выражать”. А это, в свою очередь, позволило определить и авторскую манеру: бесформенность, асистемность, психологичность, высказывания одновременно “за” и “против”…»

«После 90-х годов прошлого века критики сменили многолетние славословия в адрес Маяковского уничижительными рассуждениями о том, что в его стихах нет подлинной поэзии, что они подчинены идеям, господствовавшим в годы жизни автора, и проч., проч. Однако неправ тот, кто представляет поэта, будто бы не замечавшим всё многообразие жизни, не желавшим постигать её предсказуемое и неожиданное течение, не интересовавшимся её духовными глубинами…»

На первый рассказ Дворы Барон и на последовавшие публикации посыпались письма, её заметили и читатели и писатели. Узнав о юном возрасте автора, некоторые почитатели оказались в замешательстве. А посему писали на имя её отца – и чтобы уважить старика, а главное, считая не совсем удобным прямо обращаться к молодой девушке, к тому же дочери раввина.

«Вот это сейчас опаснее всего — клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение многих лет из всех “демократических” рупоров. Думаете, с него всё как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нём воодушевлению, воле, сплочённости, если только и знают, что обирают его и физически, и морально… Так что осторожнее с обвинениями народу — они могут звучать не по адресу...»

«Отвергая западное представление о гуманизме, критик находит воплощение соборности в русской литературе и выявляет одну из основных ее черт, заложенную в корне этого слова, — духовное единение людей...»

«Автор повести сконцентрировал внимание читателя на изображении цивилизационного своеобразия в отношении к окружающему миру русских моряков-пионеров. Освоение новых земель показано не в контексте западного гуманистически-возрожденческого завоевания и порабощения коренного населения, а в свете стремления представителей русской цивилизации, вторгаясь в иные земли, налаживать с ее народами диалог: добрые и дружественные, взаимообогащающие контакты...»

С особенным блеском написана первая глава книги, где рассматриваются письма Томаса Манна его шурину в Австралии. Изложение построено в форме захватывающей литературной игры, и читатель до конца главы не может найти ответ на поставленный автором ребус-вопрос: как в небольшом письме из восьми абзацев обнаружить следы драмы, случившейся с молодым ученым?

Рецензия на кн. Татьяны Шереметевой.

«Вряд ли стоит говорить о битве исключительно эстетических миров. В современном литературном процессе на первом плане — идеологии, авторские дидактические движения. За писателем нашего времени часто скрывается философ-практик, иногда — прагматик общественного движения. Это своеобразная эстетика — эстетика духовно-интеллектуального предложения...»

«Сатира, да еще безоглядно правдивая, жалящая, не может вызвать повсеместной любви. Но она помогает исцелению и потому заслуживает благодарности…»

К 1903–1906 годам, когда создавалась статья, Толстой уже был автором нескольких произведений для сцены. Из них особой популярностью у русских и зарубежных зрителей пользовались драмы «Власть тьмы», «Живой труп» и комедия «Плоды просвещения». Но почему после выдающихся сочинений в прозе писатель обратился к драматическому жанру?

Вряд ли можно счесть совпадением тот факт, что писатель взялся за создание «Портного» сразу же после ухода (2011) с завидной должности. Вероятно, судьба Каргина, в молодые годы библиографа, а потом госчиновника высокого ранга, решившегося на странный и, по сути, самоубийственный для его карьеры вызов тому, чему он долго служил, некоторым образом преломляет опыт самого Ю. Козлова.

Однако если любимые Н.И. Рыленковым поэты-символисты П. Верлен, А. Рембо, С. Малларме переносили в свои стихи из живописи импрессионистов туманную дымку как символ зыбкости ощущений и душевной тоски, то для пейзажной лирики Николая Ивановича состояние замкнутости на собственном эго не свойственно.

Полноценный Зверь складывается из совокупности маленьких «зверей», которыми становятся одичавшие охотники: начав с уничтожения свиней, они заканчивают убийством себе подобных.

Уже второе столетие Гоголь мучает нас своей загадкой, как он мучил себя и своих современников. Его проблема, несомненно, в разрыве идеала и жизни — при любви к обоим. Он высветил искусы зла светом Истины, воплотив дух, идею Блага в образе.