Литературоведение

Поэтический строй библейского стиха не диктует определенного способа графического представления текста: при любой форме записи очевидно, где заканчивается мысль, где начинается следующая, являющаяся параллельным членом по отношению к ней, где заканчивается одна строка и начинается другая. Кстати, в оригинале весь текст записан одинаково, без графического выделения стихотворных отрывков.

Тем не менее, всё ещё бродит по свету убеждение, что Бродский умер христианином. Даже иные читатели (и авторы) «Заметок по еврейской истории» продолжают это утверждать

Пушкина озадачивал шекспировский еврей: «Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив». Однако его Соломон сметливее - и мстительнее. Вернее, его мстительность более результативна, и потому, в отличие от Шейлока, он не потерпит никакого краха и, уж конечно, не лишится своего имущества.

Парадоксы Ефима Беленького

Круглый стол с участием Игоря Бяльского, Андрея Грицмана, Галины Климовой, Сергея Надеева и Александра Бараша

Таинственная невидимая линия, соединяющая слово и изображение, притягивала меня с детства. Не только детские книги, но и массовые глянцевые журналы, коммерческая реклама и политические плакаты давно работают с этим феноменом.

Роман читается легко – не быстро, а легко; он получился сжатым, но не тесным: авторские отступления раздвигают рамки рассказанной истории и создают ощущение эпичности. А история сама по себе проста донельзя: ночной разговор двух случайных спутников.

Бродский обожал покорять людей. Не в этом ли секрет его одержимости Мариной Басмановой? Она была навеки непокоримая, поэтому её можно – и нужно – было покорять снова и снова.

В писательской среде ходит такая шутка, очень похожая на правду: я прочёл твой роман и с удовольствием обнаружил, что он мне не понравился.

Примеры можно приводить без конца: русская классическая литература пестрит прочерками, отточиями, звёздочками, сокращениями и прочими следами цензуры – но не той привычной, исходящей от власти и рифмующейся с дурой, а какой-то иной, внутренней, в причинах появления и принципах действия которой хотелось бы разобраться.

У Владимира Вестера в развитом социализме старательно, с перевыполнением граненого, строят замок на песке, прокладывают светлые воздушные пути – возводят котлован наизнанку.

Холостяк Сведенборг учил людей тайнам семейной жизни. Руссо, отдававший всех своих детей в приюты, писал трактаты о воспитании. Сексуальный гигант Толстой воспевал радости воздержания. Не пора ли психиатрам выделить под отдельный ярлык эту болезнь: синдром теоретизирования?

Тринадцать рецензий, написанных юбиляром (в ноябре 2012 Алексею Николаевичу стукнуло 60!) ) в разное время. Собранные в "кулак", сведенные в единый текст, они как нельзя лучше раскрывают сложный мир сознания современного литературного критика.