Литературоведение

К 90-летию знаменательной встречи К.Д. Бальмонта и И.С. Шмелёва

«Я написал и опубликовал это стихотворение в середине 80-х годов прошлого века, размышляя о русском национальном характере — мятущемся, противоречивом, легко переходящем от ненависти к любви и наоборот, и в то же время чувствительном и милосердном… Эти размышления не были для меня трудны — я просто вглядывался в себя, в глубины собственной души, а потом переносил на бумагу то, что чувствовал. И строки мои были вполне искренними…»

«Блёстки философии жизни, с грозными нотами предостережения, библейские истины, пропущенные сквозь сострадательное сердце поэта, щедро рассыпаны на страницах книги; они выступают то как выводы из сугубо будничной ситуации, то как итог раздумий о вечных материях и лирических медитаций — с лёгким флёром проповедничества и учительства, которое объясняется желанием напрямую, как можно непосредственнее и скорее донести до читателя заветное и доверительное…»

«Герои русской литературы не желают в инодуховных условиях “крепостной зависимости у Европы” (Достоевский) превращаться в ретортного (“повернутого”) человека-личину, жить в “хрустальном дворце” или снимать с себя “страшное бремя” божественного дара свободы ради хлебов или “успокоения совести” и “сокращения страданий”. Обретая свое на основе вечного и всемирного, они возвращаются — через “горнило сомнений”, обогащенные опытом борьбы за самостоянье — к “жить, чтоб мыслить и страдать” в благодатной (но далеко не всегда приятной, с эвдемонической точки зрения) православной атмосфере национального бытия…»

«Несколько стихотворений из романа “Доктор Живаго” написано на библейские темы. Ловишь себя на мысли, что они начертаны спокойным, вдумчивым резцом мастера, без того молодого и буйного метафоризма, который еще недавно казался особенностью творчества Пастернака…»

«О нем не зря говорили, что он жил много и много любил. Естественно, эта полнота жизни, которая изматывала его силы, буквально выжимала из него все соки… Конечно, такие люди не рассчитаны на слишком долгую жизнь. Эта концентрация духовная и душевная, это ощущение того, что слово есть великое дело, что каждая минута должна быть прожита во имя России, которую он так любил, — это, пожалуй, та его заповедь, о которой нам необходимо помнить, потому что столкновение того, о чем говорилось 40 лет назад, имеет место и сегодня…»

«Что касается классической русской литературы… Это лучший воспитатель, в ней этическое совпадает с эстетическим (добро и зло; красота и уродство). В пространстве литературных образов необходимо вопрошание, сократический и герменевтический диалог, в том числе с автором произведения, полилог...»

«Все бремя нашего существования, все страдания и трудности нашего прошлого, все наши страсти, — все принято Пушкиным, умудрено, очищено и прощено в глаголах законченной солнечной мудрости. Все смутное прояснилось. Все страдания осветились изнутри светом грядущей победы. Оформились, не умаляясь, наши просторы; и дивными цветами зацвели горизонты нашего духа. Все нашло себе легкие законы неощутимо легкой меры. И самое безумие явилось нам в образе прозрения и вещающей мудрости. Взоры русской души обратились не к больным и бесплодным запутанностям, таящим соблазн и гибель, а в глубины солнечных пространств. И дивное глубокочувствие и ясномыслие сочеталось с поющей и играющей формой...»

«Учитывая столь огромную тягу к сочинительству стихов, мы решили пойти, как говорится, навстречу потребителю и изложить здесь некоторые секреты поэтического мастерства. Не имея за плечами никакого стихотворного стажа, мы задумали, однако ж, подойти к делу вполне научно и познакомиться с новейшими достижениями в области поэтической продукции…»

«Литературный критик сегодня проиграет, если будет сидеть и ждать читателя. Он должен сам идти к нему, т.е. встречаться, увлекать, заинтересовывать его — и критикой, и литературой…»