Литературоведение

«Герой рассказа, казалось бы, дошел до крайней степени безразличия, отверг все, приобрел револьвер, но ощутил внезапную жалость к плачущей девочке, бегущей навстречу ему. Тем не менее он подчиняется воле рассудка, который твердит, что никакой жалости он не может испытывать, ведь скоро он умрет и все исчезнет…»

Борхес не написал ни одного романа, зато виртуозно умел создавать мифы, превращавшиеся под его пером в реалии. Этот метод позволяет «малым» формам превзойти «большие». К тому же он мастерски использовал мистификации, создавая эссе, которые на самом деле были новеллами, и новеллы, обладавшие всеми атрибутами эссе.

будет произведение не только о двух художниках, но о том, как распутываются узлы - и приходит разгадка.

Книги Ю.А. Крестинского, В.И. Баранова, В.В. Петелина, А.А. Варламова, Ю.М. Оклянского

Что до еврейской культуры, то при всём его желании постичь её вполне Абрамович не мог. Ведь он не знал ни идиша, ни полузапрещённого тогда иврита («языка национальной буржуазии»). Да, он посетил несколько ярких спектаклей московских еврейских театров: ивритского «Габима» и идишского Государственного еврейского камерного под руководством великого Соломона Михоэлса, но мог по достоинству оценить лишь ритм, пластику, жест, движение актёров с характерным гротеском, шаржем, иронией.

Судьба ее и как поэта и как человека столь необычна, что продолжает тревожить сердце и будоражить мысль каждого, кто читает или слышит о ней...

Рассматривая, как менялось со временем отношение Томаса Манна к еврейскому миру, понимаешь, что простые ярлыки «филосемит» или «антисемит» к нему неприменимы. Отношение Томаса Манна к евреям постоянно колебалось между двумя полюсами: от отчуждения («я, рожденный немцем, не такой, как вы») до слияния («я такой же изгой, как евреи»).

«Дар воображения вечен как любопытный детский взгляд, зачарованный первым снегом, как неистребимая жажда целостной личности жить «по совести» и выживать — в плену ли, на краю ли пропасти в родной стране, под тяжестью рока или под властью злых людей...»

«Любой культ жаждет служения, жертв, насилия любовью. При этом соотношение полюсов извращено до полной противоположности: врагом народа становится сам народ, врагом личности — сама личность...»

«Исторический путь русской литературы насчитывает уже более тысячи лет. Как долго он еще продлится? — Так долго, как долго будет существовать русский народ в границах уникального, великого, многонационального русского мира. Как долго будет существовать русский мир? — Так долго, как долго будет присутствовать в нашей жизни православная духовность, дарующая миру прекрасные человеческие характеры, которые несут в себе дух мирен, любовь, сострадание и милосердие…»

«Говорят, что лирика — форма поэзии, а поэзия — форма искусства. Существует ли наука о формах искусства? Что есть наука? Та или иная наука есть совокупность приемов исследования над тем или иным объектом. Но, говорят, объекты научного исследования безразличны; следовательно, объект искусства (красота), есть, между прочим, объект научного исследования…»

Достоевский дал нам то знание о человеке, за стремление получить которое гетевский Фауст чуть не заплатил своей душой. Или, по крайней мере, ту часть этого знания, которое формулируется как ответ на вопрос: ”Что есть человек?”

В пыточной из Ольги Фёдоровны окончательно выбьют материнство. Кулаками, сапогами по животу... Выкидыш, и окончательный диагноз: «Детей иметь не сможете».

Шефнероведы обычно относят его творчество к линии русской поэтической традиции, идущей от Баратынского к Заболоцкому. Не случайно в своих воспоминаниях Шефнер с особой теплотой пишет о Заболоцком — поэте, пожалуй, наиболее близком ему по духу.

Интересен тот факт, что многие писатели на идиш в начале 1920-х годов покинули Советский Союз, но неожиданно многие из них через несколько лет вернулись обратно. Они были привлечены ростом в СССР сети издательств, учебных заведений и научных центров на идиш, что вселяло надежды на стимулирование советским правительством развития еврейской культуры, в частности и литературы на идиш.