Литературоведение

Венеция – тревожная раковина, бросок воды из глубин моря, форма интригующей интуиции – уловка, движение, мимолетность, прихоть природы. И если Венеция произведение искусства, то бесспорно, как и всё созданное, она - искусство Творца.

" Я провёл свою юность по сумасшедшим домам, где меня не смогли разрубить пополам, не смогли задушить, уничтожить, а значит, мадам, я на мёртвой бумаге живые слова не продам. И не вылечит тень на горе, и не высветлит храм, на пергамент старушечьих щёк оплывает свеча. Я не верю цветам, продающим себя, ни на грамм, как не верят в пощаду холодные губы меча."

Наум Львович Коган (Наумов) прочно вошёл в историю отечественной литературы и вслед за Осипом Рабиновичем (1817-1869) и Григорием Богровым (1825-1885) стал третьим еврейским писателем, чьи тексты вызвали широкий интерес у русской читающей публики.

"Он зрит счастливую Отечества судьбину, На троне милость зрит: он зрит ЕКАТЕРИНУ!" Век Екатерины, как и время Сталина, диктовал сочинителям свои законы: пожалуй, ни один из поэтов ХVIII века не обошелся без реверансов, мадригалов, славословий в адрес царствующей монархини.

«Как следует из воспоминаний современников, Николай Михайлович любил жизнь и хотел жить, но уже за несколько лет до смерти предчувствовал её приход. Он даже случайно обмолвился о том, что если умрёт, то унесёт с собой целую книгу никому не известных стихотворений…»

«Давно просятся на сравнение два близких по замыслу и сути романа из великого “пятикнижия” Достоевского — “Идиот” (1868) и “Братья Карамазовы” (1878–1881). Прежде всего объединяет их общая идея — авторский поиск “положительно прекрасного человека” в жизни пореформенной России, попытка найти нового героя — “идеального христианина” в пику “новым людям” из романа Чернышевского “Что делать?”. Спрашивается, зачем понадобились два романа на одну тему? — Видимо, автор дает два не совсем тождественных ответа на один и тот же вопрос с разницей в десятилетие; явно делает две попытки, два захода к теме...»

«Опровергая рациональный подход к анализу литературных явлений, критик утверждал единственно верный для художника путь — “чувствовать и выражать”. А это, в свою очередь, позволило определить и авторскую манеру: бесформенность, асистемность, психологичность, высказывания одновременно “за” и “против”…»

«После 90-х годов прошлого века критики сменили многолетние славословия в адрес Маяковского уничижительными рассуждениями о том, что в его стихах нет подлинной поэзии, что они подчинены идеям, господствовавшим в годы жизни автора, и проч., проч. Однако неправ тот, кто представляет поэта, будто бы не замечавшим всё многообразие жизни, не желавшим постигать её предсказуемое и неожиданное течение, не интересовавшимся её духовными глубинами…»

Власть загубила тысячи еврейских жизней, а результат был нулевым, в стране светская литература на иврите существовала, обучение языку в подполье продолжалось, ивритоязычные литераторы нелегально переправляли свои произведения за рубеж, и они публиковались в Израиле, США и других странах, где жила еврейская диаспора.

Он издавал зарубежную, русскую и детскую литературу. Основал ряд популярных журналов, в том числе существующий и поныне журнал «Вокруг света» (1861). Все книги Вольфа отличает качественное и профессиональное полиграфическое исполнение.

Есть и особая причина появления хвалебных журнальных рецензий на вышедшие книги: для их реферирования многие журналы получают от издательств бесплатные экземпляры своей продукции, и на критические рецензии издательства могут и обидеться. Нам нужны подобрее щедрины и такие гоголи, чтобы нас не трогали!

Не поднялся он до уровня себе подобных, которые приобрели имя и вес в литературной среде. Часть из них, и это следует из отзывов, видя его талант, искренне досадовала и переживала из-за его нежелания бросить газетную поденщину и всерьез заняться поэзией. Часть, опять же, признавая его стихотворный талант, видимо, воспринимала его лишь как конферансье, мастера шутливой импровизации, успешно зарабатывающего деньги.

Приехав в Ташкент, Ахматова заболела тифом. Она лежала на больничной койке, одинокая и несчастная. Было тяжело на душе, тоскливо и душно. Над каждой койкой висели покрытые пылью электрические лампочки, но они не горели. Читать было невозможно. И вот однажды в палату вошел больничный завхоз, остановился в дверях и громко спросил; " Кто здесь Ахмедова?" После чего подошел к ее кровати и молча включил лампочку.

На первый рассказ Дворы Барон и на последовавшие публикации посыпались письма, её заметили и читатели и писатели. Узнав о юном возрасте автора, некоторые почитатели оказались в замешательстве. А посему писали на имя её отца – и чтобы уважить старика, а главное, считая не совсем удобным прямо обращаться к молодой девушке, к тому же дочери раввина.

«Вот это сейчас опаснее всего — клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение многих лет из всех “демократических” рупоров. Думаете, с него всё как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нём воодушевлению, воле, сплочённости, если только и знают, что обирают его и физически, и морально… Так что осторожнее с обвинениями народу — они могут звучать не по адресу...»