Литературоведение

В мае 1877 г. возле этих ворот открыли первую станцию кёльнской конки. Когда через пару лет ворота были отреставрированы, там разместили исторический музей. По окончании Второй мировой войны их снова пришлось восстанавливать, после чего они сначала служили выставочным залом ассоциации профессиональных художников, а с 1988 г в здании ворот размещается штаб почётного караула Кёльнского карнавала. Так как дом Штюббена не сохранился, посвященную ему мемориальную доску укрепили на сохраненных им крепостных воротах Hahnentorburg.

Открытие еврейской библиотеки, да еще в таком доме в центре Москвы, имело немалый резонанс, в том числе и за рубежом СССР. И над Юрой начали сгущаться тучи. Я тогда контактировал с ним и могу свидетельствовать, что для храброго боевого офицера это было пострашнее ситуации, в которой он скомандовал «огонь на меня!».

Об Игоре Северянине

(революция и гражданская война в русской прозе 1920-30-х годов: Д. Фурманов, Ю. Либединский, И. Катаев)

(война в лирике Н. Рубцова)

«…Проблема общая для Дальнего Востока России. Активный отток населения идёт не только с “заморской” островной территории – везде, где предстояло побывать в ходе путешествия, нам с грустью приводили цифры удручающей статистики. Сегодняшняя боль и беда дальневосточников: нет стабильной работы – нет уверенности в завтрашнем дне». (Возродят ли их надежду на лучшую будущность нынешние эпизодические перемены в жизни региона, включая недавнюю замену проштрафившегося главы Сахалина?)...»

«…Как это ни парадоксально и ни кощунственно, но в мертвом Рильке Цветаева обрела то, к чему всякий поэт стремится: абсолютного слушателя. Распространенное убеждение, что поэт всегда пишет для кого-то, справедливо только наполовину и чревато многими недоразумениями. Лучше других на вопрос «Для кого вы пишете?» ответил Игорь Стравинский: «Для себя и для гипотетического alter ego». Сознательно или бессознательно всякий поэт на протяжении своей карьеры занимается поисками идеального читателя, этого alter ego, ибо поэт стремится не к признанию, но к пониманию. Еще Баратынский утешал в письме Пушкина, говоря, что не следует особо изумляться, «ежели гусары нас более не читают». Цветаева идет еще дальше и в стихотворении «Тоска по родине» заявляет:..»

Да и с самого начала не в «язычестве» дело, не в пантеизме. Мир Пастернака всецело одухотворен. В нём устанавливается присутствие сверх-личного начала, исполненного поразительной человечности, но занесенного далеко ввысь над любой конкретной личностью, в том числе, над личностью самого художника. Бог, угадываемый В БОРУ, - это не «бог бора» или какой-нибудь «лесной бог». Он то же, что и СЕРДЦЕ ПРУДОВ или ГРОЗА, которая КАК ЖРЕЦ, СОЖГЛА СИРЕНЬ. Бог - это Тот, Кто творит «диво» нашего пребывания в мире. И НА ЭТИ-ТО ДИВА/ ГЛЯДЯ, КАК МАНИАК... - вот самоописание Бориса Пастернака.