ИЗО

Как же могло случиться, что австрийцы лишились своего, чуть ли не главного, национального достояния? Кто смог отобрать у них «Австрийскую Мону Лизу»? Это сделала простая еврейская женщина из Лос-Анжелеса по имени Мария Альтман.

Огромная монументальная фреска «Бетховенский фриз»,”Beethoven Friez”, была заказана лидеру движения «Сецессион» Густаву Климту. То есть в реальном творчестве группа «Сецессион» выражала восхищение классической формой и всеми её элементами, хотя и декларировала это как знак протеста.

От распродажи Эрмитажа больше всего выиграли Меллон и Гульбекян. В результате этой распродажи они стали крупнейшими в мире частными коллекционерами старых мастеров. Но, конечно, коллекция Меллона была на голову выше: ему достался главный приз ‒ «Мадонна Альба» Рафаэля.

Собственно, живопись эпохи Возрождения началась с Мазаччо. Есть множество свидетельств, что все, кто шли за ним, тщательно изучали его приемы, прилежно копировали фрагменты его фресок. Но подход Мазаччо к перспективе был чисто эмпирическим. Заслуга Франчески состоит в том, что он поставил искусство перспективы на научную основу.

Пять лет поисков привели к результатам. Действительно, сквозь время начали проступать черты почти забытой художницы, чей талант отмечали Бродский и Серов. Лишь трагические жизненные обстоятельства не позволили ей встать на один уровень с Зинаидой Серебряковой, чья судьба так похожа — любимый муж умер совсем молодым, и она тоже осталась одна с четырьмя детьми на руках…

Русский купец, москвич, то есть представитель весьма дремучего слоя даже по российским меркам (по сравнению с гораздо более утонченным Петербургом), вдруг становится фанатом совершенно нового течения в живописи, вызывающего полное неприятие у себя на родине, в просвещенной Франции, где никто даже и не думает коллекционировать такую мазню.

Мне кажется, что в портетах-биографиях, а как вы помните, их было пятнадцать, переданы мысли Рембрандта после его бесед с раввином, которые, увы, не потеряли актуальности и в наше время. Почему же так случилось, что на протяжении многих веков еврейский народ не был понят и принят остальным миром?

На красном транспаранте/ Из золота слова/ Навязывались раньше,/ Как нынче - купола.

Где-то около 1430 года произошла удивительная перемена в технике фламандской живописи, а примерно через двадцать лет на юге, во Флоренции, художники тоже стали писать по-новому. Что же изменилось?

Вермеер, как никто другой, был «удобен» для фальсифицирования: в его биографии много «белых пятен» (по предположениям исследователей творчества художника, он создал сорок пять полотен, из которых были известны только тридцать шесть), а атрибуция ряда его полотен очень неубедительна. Поэтому доказать или опровергнуть подлинность неожиданно найденного шедевра было не просто.

«Такой сон непременно обязывает взглянуть на себя со стороны, поразмыслить: правильно ли живешь, верно ли мыслишь. Ведь столь необычный “визит” — дело весьма серьезное. Я сразу почувствовал, что у этого сновидения должно быть какое-то продолжение. Так и случилось…»

Эпиграфом к альбому Ителла Мастбаум предпослала слова Е. Баратынского: «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия».

Разве мог он представить в те адовы дни, что пройдут годы — и как раз на месте сожжённого гитлеровцами родительского дома и других соседских домов построят здание Белорусского художественного музея, и будут там его картины…

В искусстве, как и в любви, требуется дефицит предложения. Роскошь подробностей притупляет чувства, создаёт отрицательное отношение к предмету. Другими словами, хорошего должно быть мало. Если же сделаться софистом, то можно сказать, что многое — признак плохого и вредного. Будь это количество написанного или съеденного.

Итак, между московскими нонконформистами и выпускником Тбилисской Академии Художеств существовала заметная поведенческая и этическая пропасть, поэтому Канделаки не слишком почтительно отзывается о своих московских коллегах, называя их не нонконформистами, а “леваками”.