Воспоминания

Публикации версии Евтушенко этого стихотворения, а также искажение имени Дегена в антологии Евтушенко привели к серьезному противостоянию между Дегеном и Евтушенко, которое получило некоторое освещение в литературе и представляет интерес.

У некоторых библиофилов был такой обычай, — они наклеивали на свои книги экслибрис с надписью не совсем обычного содержания: „Украдено у…” И дальше ставили своё имя. Это, конечно, не очень учтиво по отношению к возможным читателям, но суть дела передаёт совершенно точно.

История обнулила значение почти всех процессов, казавшихся до известного момента очень важными. Мост был взорван досрочно — но не этой командой, а той, кремлевской, что обозначила себя четырьмя согласными буквами: ГКЧП.

Как рассказывала Ольга Тимофеевна, в 1917 году был еще большой портрет генерала в военном мундире (в полный рост), написанный маслом. Но в самые жестокие советские годы родные царского генерала вынуждены были сжечь этот портрет в печке, чтобы не подвергать свою жизнь опасности.

Наконец контрабас со шкодливой улыбкой, под смешки залa и хихиканье выстроившихся у выхода коллег, потащил свой инструмент — и я сообразил, что это не случайная оплошность…

Опалов, как и Никифоров, был «верным оруженосцем» Бурлюка, беспрестанно восхваляющим его многообразные таланты. Это не могло не нравиться художнику и поэту, вынужденному вновь завоёвывать себе признание в эмиграции.

Для меня расовая сегрегация, расовые трения, расовый дискомфорт являются и являлись самым грустным и гнусным аспектом американского существования. Это постоянно и повсеместно бросается в глаза и отравляет существование. А в Вашингтоне, в городе, который по сути состоит из двух отдельных городов — черного и белого, это особенно ранит и бросается в глаза.

Есть люди, чьё присутствие в мире, в движении жизни, в судьбе столь важно и естественно, что с годами начинаешь осознавать существование такого человека, связанного с тобою свыше узами таинственного родства, как неотъемлемую часть дарованного однажды и всё более открывающегося тебе бытия. Таков для меня Леонард Данильцев.

Давнее взаимное дружеское благорасположение авторов позволяют иронично, самоиронично и остроумно высказаться на разные, вполне спонтанно возникающие, зачастую довольно серьезные темы.

Мы не из центра Москвы. Мы – не арбатские, не пречистенские, даже не покровские... Мы – люд простецкий: с Мещанских улиц. А они до войны в большинстве были деревянные, булыжные. Ни водопровода, ни канализации. Воду брали из уличных колонок, которые зимой обледеневают. Одно слово – окраина! Мещанских – целых аж четыре. Большая, длинная – это 1-я, потом 2-я, 3-я и совсем коротенькая – 4-я. А между ними множество переулков. Наш переулок – Орловский.

Их пересчитывали «по головам» перед тихим часом. «Можете отправляться спать», скомандовала наставница. И дети невесело побрели по жаре к двухэтажному деревянному дому – приюту для малолеток, чьи родители «геройски погибли на фронте». «А ты, Машенька, останься, за тобой пришли», придержала ее наставница.

Уважение и доверие начинаются с искренности, а искренность с другими — с искренности перед самим собой. Если сам ты себя не принимаешь таким как есть — как же смогут принять тебя другие?

Пусть останки его покоятся в мире, но нельзя не сказать о том, что в своей небольшой книге он вольно или невольно затронул ряд вопросов, которые вызывают и сегодня бурные дискуссии и которые вряд ли утихнут завтра. Вот только в дискуссиях нельзя искажать сказанное или написанное оппонентом или приписывать ему то, чего он никогда не говорил и не писал.

В современном разговорном иврите слово "халеби" стало почти нарицательным. Когда тебе говорят: "Не спорь с ним, он типичный халеби" — это значит, что спорить не стоит. Халеби ни за что на свете не признает своей неправоты.

Сегодня мало кто вспоминает о том, что самой популярной мерой, проведенной большевиками, было предельное упрощение процедур браков и разводов. В течение недели можно было пару раз жениться. Это нововведение нравилось даже недобитым буржуям. Идеи утонченной красавицы Александры Коллонтай возвещали приход сексуальной революции.