Воспоминания

Зато такого количества настоящих красавиц, как на улицах Львова, нам не доводилось видеть никогда и нигде. Отделёнов мне говорил: «Я был в Париже, Лондоне, Бухаресте, и других городах, но такого количества красивых женщин нигде не видел. Удивительный город при таких неприятных мужчинах!»

Неужели русские так любят своих тиранов, которые их наказывают и уничтожают? Вопросец, казалось бы, простой, а ответ на него – сложный. Умер властитель, а плачут-то не по нём. Это – напоминание о своей приближающейся участи. Мол, если даже он смертен, то что же говорить обо мне? Да и кому ещё эта власть достанется – не худшему ли тирану?

Пришел на расправу в совет нечестивых. И выступил. Да так, что испортил им всю обедню. В тельняшке, в морском кителе с орденскими колодками, собрав волю в кулак, он выглядел, как воин перед атакой. И все его слова и суждения были абсолютно противоположны тому, что ему заказывали и что от него хотели.

За десять лет работы в ЖЗЛ через мои руки прошли десятки рукописей об ученых, большинство из них были написаны специалистами, а не писателями, некоторые (многие!) приходилось основательно перелопачивать, так как авторы, хорошо зная предмет, не умели подать его понятно и по-писательски интересно для широкого читателя. Но мне никогда даже в голову не приходило требовать от них взять в соавторы журналиста для внесения в текст дешевого оживляжа.

Что-то грустно и устно и письменно. Что-то пропадом все пропади. Не цепляют избитые истины. Ничего не видать впереди.

Мне аист принес двух братишек, Я глянул и крикнул: «Ого! По-моему, это – излишек, Хватило бы и одного».

Из-за чрезмерной любви к искусству погорела вместе с мужем генералом и Лидия Русланова, певица и всеобщая любимица, и угодила в Сибирь. Отец народов был крутой, но справедливый. Так считали на Евбазе. Ранги и звания были ему нипочём. Тем более что супруги явно перебрали. Тянули домой, по слухам, целый вагон антикварного добра.

Пополнение поступает беспрерывно: космополиты, по «ленинградскому делу», среди них – относительно много евреев. Были и странности. Как-то к нам прибыл этап около 800 человек – все парикмахеры, наверное, по специальной заявке ГУЛАГа. Только их всех по ошибке в одно место направили.

И еще кое-что было при Ароне. То, что однажды удалось выразить Эфроимсону, помните? Помните, как он, старик, передавая мне отзыв на Аронов автореферат, вскричал шепотом: «Он – Арон Хаймович! Арон Хаймович – это не просто имя-отчество, это – позиция! Позиция, понимаете?»

Она же знала всегда, что у неё есть спасители на свете: папа с чёрными кудрями и добрыми глазами и её тайная белая женщина, приходившая в самые жуткие минуты. А кто же иной выхватил её из рук молодого смеющегося немца, отбиравшего в колонну смертников, и заставил уйти полицая – украинца Тимошку...

Наши корни пронзительно далеки, И земля чужда под ногой. Я вот – переселенец из-за реки, И живу у реки... другой.

Вообще он был очень тонким и ранимым человеком. Жизнь складывалась не очень счастливо. Мама умерла рано, отец был поглощен собственными делами. Нежности и любви в детстве Вовке почти не досталось.

Владимир Семёнович любил большие города, а не загородную дачную природу, Берлин и немцев, а не Париж и французов, с которыми почему-то не сложились, раз и навсегда, личные отношения. То есть во всяком вопросе оставался вполне и сознательно определённым и последовательным человеком, неизменно верным своему выбору.

Король, единственный в пьесе персонаж, кто не уступает Гамлету по интеллекту, все это слышит и совсем не верит ни в сумасшествие, ни в идею Полония о несчастной любви. А верит он тому, что Гамлет хочет трон.