Воспоминания

Мы не были знакомы до встречи на Ленинградском телевидении, когда обоим было уже чуть-чуть за тридцать. Но... как же, оказывается, много было в жизни у каждого из нас, таких разных, но ровесников (и этим всё сказано!), похожего; сколько пришлось пережить общих событий, потрясений, разочарований!

(Окончание. Начало в № 9-10.2014)

«...60-е годы. Латвия. Дзинтари. Местный житель знакомит меня и артистов Малого театра Бориса Горбатова и Геннадия Сергеева с достопримечательностями чудесного курорта: – Это дача знаменитого писателя, вы видите забор с национальным орнаментом, ему уже 120 лет – это очень красиво, правда? Мы очень гордимся такими красотами – это наше, национальное! Вот костёл старинный – это типично наше… Подходим к железнодорожному вокзальчику: – Этот вокзальчик типично нашей архитектуры. А вот ларёчек с национальным орнаментом на крыше. Это всё наше… И пиво в ларёчке… вкусное-вкусное… Наше пиво! Наливают нам по кружке пива. Заходим за ларёк, чтобы не мешать другим… На земле валяются обгрызанная вобла, несклько рыбьих голов, рваные пакеты, окурки, пустые пачки из-под сигарет… Наш гид холодно сказал: – А это ваше...»

«...Я всегда считал, что чувства – слабость. Сейчас меня провожали все, желали удачи. Мы – братья яхтсмены. И мой фундаментальный цинизм, который представлялся мне надёжным щитом, оказался картонкой на пути у сметающего чёрствость цунами радости и человеческой любви. Я готов пройти ещё сотни миль, чтобы испытать эти чувства вновь. Душевное тепло – самый энергоёмкий ресурс...»

«...В то напряженное время авиационный полк выполнял по 4–5 лётных смен в неделю (в том числе и в ночное время). Взлетая с аэродрома Камрань, экипажи 169-го ОСАП решали разные задачи...»

«...Она доверчиво склоняла голову на его грудь, ловила его торопливые поцелуи, а когда шофер бибикал, поторапливая Ивана с последним бидоном, кончиком платка вытирала набегавшие слезы. Конечно, женщины знали об их отношениях, но, даже завидуя им, шептались только между собой. И, о – невероятное! Немец-шофер тоже понял недвусмысленность их отношений. Он тоже не стал сдавать эту русскую любовь, терзаемую дикой обстановкой концлагеря. Ганс, уже знавший, что Иван хорошо говорит по-немецки, при подходящем случае твердивший «Гитлер – капут!», стал подкармливать обоих – Ивана и Таню, которой нередко перепадали от него и армейские шоколадки. А то выходил из кабины и командовал им: – Шнелль! Это означало, что на несколько минут эта кабина становилась их райским шалашом...»

Данное письмо — свидетельство перемены творческой судьбы Л. С. Понтрягина (1908-1988) — одного из крупнейших математиков двадцатого века, основные научные достижения которого относятся к топологии, теории дифференциальных уравнений и теории оптимального управления.

Парадокс Гельфанда заключался в том, что в век, когда математика разбивалась на все более и более узкие специализации, он оставался универсалом, с равным успехом занимавшимся исследованиями более чем в дюжине областей.

Кирсановский список тем и героев впечатляет. Это – фундаментальные проблемы и гигантские фигуры: научная революция XVII в., сквозная проблема эфира, генезис классической механики и теории тяготения, создание теории электромагнитного поля; это – Галилей, Кеплер, Декарт, Гук, Ньютон, Лейбниц, Эйлер, Максвелл.

Его увлеченность XVII веком и творчеством И. Ньютона замечательным образом проявилась и в уже упоминавшейся монографии «Научная революция XVII века», и в его докторской диссертации, посвященной ньютоновским «Началам». Обе эти работы можно отнести к числу лучшего из написанного о науке того времени.

Вообще легкомысленным человеком Вова не был. Был веселым, умел принимать жизнь такой, какова она есть, и видеть в ней хорошие стороны. Но с молодых лет он думал о смерти, даже тогда когда большинство из наших сверстников об этом даже не задумывались.

И эта сверхзадача – выражать не человеческие чувства и настроения, а то, что выше человека, что над человеком, то огромное и загадочное, о чём человек только догадывается, то, что есть, что присутствует в человеке, но только как часть огромного мира вне человека.

В отличие от первых трех лет эксперимента социолога-рабочего, здесь представлены «заводские будни», где положение социолога-испытателя никак не отличается от положения его товарищей по труду. И сам субъект «наблюдения и участия» фактически отождествляет себя с ними, в своем жизнеощущении.