Воспоминания

Хорошо, если общепитовская точка (столовая, кафе, чебуречная, пельменная и проч.) предоставляла для этой цели салфетки. Но опытный советский человек всегда имел при себе листок-другой бумаги – на всякий случай. А уж вытирать столовые приборы – это делалось автоматически. Человек приносил свой поднос с едой к столику, садился, и тут же начинал тщательно протирать ложку и вилку.

Да, скомкал и бросил, а потом подумал секунду и решил (сознаюсь, довольно цинически), что время покажет и я, может быть, получу какое–то удовлетворение от этого листка: продам или обнародую эту позорящую меня (и, конечно же – автора!) шутку. Я вынул рукопись из корзины, расправил и спрятал в архив. А хранитель взял, да и украл её.

В 1971 году журнал «Новый Мир» опубликовал статью ВП «Родословная альтруизма». Вот что написал ВП: «История показывает, что идеология, противоречащая человеческой совести, для своего поддержания нуждается в таком мощном чиновничье-шпионско-полицейско-военном аппарате подавления и дезинформации, при котором очень затруднён подлинный накал свободной коллективной мысли, необходимой для самостоятельного прогресса».

Как при Блоке – лиловые складки, Полусумрак и полупокой. И все в том же знакомом порядке Возникают строка за строкой.

Мы живём в ожидании смерти, притворяясь, что вовсе не ждём... Первый – он. Я – второй. Этот – третий. А четвёртый – стоит под дождём.

В слове «гекзаметр» больше железа, чем в пресловутой Магнитке. Археология летнего ливня слой убирает за слоем. Древнее детство. Тело Патрокла. Греки промокли до нитки. Так и уходят в темное время - парами, ротами, строем.

Оплеухи ветвей, в раздражении ждущих дождя, вместе с ветром летящий заученный зов муэдзина – никуда, никуда я от вас не уйду, уходя по проулку, зажатому в тесных кустах розмарина.

Абракадабра, бред, белиберда. Сойти с ума и выйти на перроне – туман, домишек чахлых два рядá и тусклый свет на хвостовом вагоне.

Когда-то в этом парке по субботам и воскресеньям из репродукторов бубнил "Маяк", скрипели незамысловатые аттракционы, а скучающие у своих тележек краснолицые тётеньки подавали вам тёплые пирожки с повидлом, прихваченные с двух сторон жёстким серым бумажным листком размером с промокашку. А теперь...

Немцы правили, используя устрашение. Ежедневно убивали невинных людей. Однажды они согнали в Большую синагогу около двух тысяч евреев, заперли дверь и подожгли здание с людьми внутри. Среди жертв были многие лидеры общины и интеллигенция. Время от времени забирали сотню-другую евреев и отправляли в лес в Петраши под Белостоком, где их уничтожали.

Задание вроде бы простое – заминировать бомбами замедленного действия тыловые подступы к крепости Бофор. Эта крепость, построенная крестоносцами в 12 веке на обрыве над рекой Литани, возвышается над восточным участком Ливано-Израильской границы и превратилась в важную опорную точки засевших в Южном Ливане палестинских боевиков.

Рыцари – каким ореолом славы были овеяны они для нас с детства. Рыцарь духа, рыцарь совести и мужского благородства, на коленях поющий серенады своей Прекрасной Даме. А на деле это была разнузданная чернь, шайки бандитов, возглавляемые аристократами и залившие кровью еврейские общины Франции и Германии.

Можно было понять евреев, принявших лютеранство ради карьеры. Но ради чего Борису надо было становиться Фихте? Ведь максимума, возможного еврею в Советском Союзе, он достиг, ещё будучи Фихтманом. Непонятно. Впрочем, как и всё остальное? Но это можно было бы сказать, лишь не зная того, что пришлось пережить Борису в детстве.

И вот наступил-таки день, когда нам с отцом было предложено в назначенный день и час посетить кабинет Юрия Николаевича на Лубянке. Мы, конечно, ко всему приготовились - к любому развитию событий. Только что узелки с собой не взяли. Никто не мог поручиться за наше ближайшее будущее, коли мы засветились в Конторе. Приготовились даже к увольнению из института, где мы оба в то время работали.

Поездки по стране, в основном, на Украину и Прибалтику. Знакомства с евреями, жаждущими уехать в Израиль. Ну, и веселились, конечно. Так, Драбкин мог подойти к какому-нибудь по виду зачуханному еврею и спросить: «Ты еврей?» В ответ испуганное: «Да... А что?» Давид спрашивал: «В Израиль хочешь уехать?» У того глаза на лоб вылезали. Я спрашивала Драбкина: «Зачем ты пугаешь бедного еврея?» А он: «Я не пугаю. Я его навсегда заражаю сионизмом! Он никогда не забудет эту сцену!»