Воспоминания

И как ни кинь – дороги судьбы неисповедимы – этот школьный учитель не только истории и литературы, но еще и суконно-посконного обществоведения, с непростыми исходными данными непростой биографии, а поди ты – под несерьезный вальсок лукавого легкомыслия пригласил своенравную французистую liberté на просторы родины чудесной – пусть на короткий, но освежающий танец.

В Советском Союзе много способных людей явно или неявно ощущали недореализованность своих потенциальных возможностей, а развал советской системы позволил некоторым людям почувствовать, что пришло их время. Такие люди появились всюду – в политике, в экономике, в журналистике, в культуре

Бандитов убивали, как в Чикаго во времена Аль Капоне. Какие они были великие и независимые. Но у одного в руках взорвался пакет с деньгами, у второго – трубка в акваланге, третьего просто застрелили в кабинете. Успешно уходили от судьбы разве что будущий губернатор Дарькин и будущий мэр Николаев.

Рейзен был красавцем высокого роста, импозантным, обладающим сильным необычайно красивым и выразительным голосом, прекрасными актёрскими данными, позволяющими выступать в разных амплуа. Присущее певцу чувство меры позволяло достичь гармонии звука и сценического обаяния. Ему было присуще неистощимое трудолюбие и безупречный вкус.

Скрипачка обладала сильным звуком, а также необыкновенно певучим и «длинным» легато, характерным для учеников Ауэра. По этому поводу один из критиков заметил, что, слушая Парлоу, можно подумать, что в руках у неё не обычный, а трёхметровый смычок. Виртуозная мелкая пальцевая техника была также предметом хвалебных отзывов критики.

Первое заочное знакомство с Ю.А. Даниловым-переводчиком – это книги серии, посвященной занимательной математике, которые выходили в советское время в издательстве «Мир». Конечно, это «Математические новеллы», «Математические досуги», «Математические головоломки и развлечения», «А ну-ка догадайся!», «Путешествие во времени» и другие книги Мартина Гарднера, переведенные с английского

Метёт, метёт и мерзко на душе, Хоть редок русский снег в таких широтах. Подрагивает в блюдце бланманже И граммофон заходится в фокстротах.

В начале было слово в самиздате, и слово было – «гарики». Четверостишия Игоря Губермана, возникшие в застойное советское безвременье, перепечатывались тайком, и переписывались за ночь от руки, и заучивались вхруст – в них братски обнимались краткость и талант, а самородный юмор соседствовал с самоиронией.

Имея перед собой два варианта каждого четверостишия – на русском и на иврите – можно воочию убедиться, что строки Игоря Губермана это не только игра и шалость. Они затрагивают общечеловеческие проблемы.

("А был еще такой случай...")

опротивление было везде и всегда. Другое дело, что формы сопротивления были различны. Главной целью сопротивления было стремление спасти людей, свои семьи, своих детей, свое будущее. Эта цель вложена в человека самой природой и Богом (для религиозных).

Люба давно забыла, что она еврейка. Выйдя замуж за Алёшу, она жила его праздниками, а его праздники не были связаны ни с какой национальностью. А вот сейчас ей вспомнилось, что она Любовь Абрамовна, в девичестве Шустерман, что её русский муж Алёша Орловецкий далеко от неё и их сына Володьки.

В России царской еврею трудно было, а, точнее – невозможно приобрести статус полноценного деятеля (будь то на службе государственной, либо на ниве гуманитарной – литературной и медицинской) без утраты своей религиозной и национальной самоидентификации.

В Израиле много от России, очень много. На улицах и в магазинах немало интеллигентных лиц, явно принадлежащих бывшим советским научным сотрудникам. При взгляде на них вспоминаются братья Стругацкие, ибо это – их читатели и геро

Именно это раздвоение, к которому меня пригвождала советская система, привело к стойкому её неприятию. Не страны, т.к. это была моя страна, не её народа, т.к. это был мой народ, не её культуры, т.к. это была моя культура, а именно системы, установленной без моей воли и согласия и бороться с которой мне, рядовому интеллигенту, было бесполезно.