Воспоминания

Все, хоть когда-либо имевшие дело с неродным языком, знают, насколько капризна и плохо предсказуема ограниченная лексическая сочетаемость. Так, говорят ввергнуть в отчаяние, но привести в бешен­ство; привести в отчаяние тоже возможно, но не *ввергнуть в бешенство. Человек впадает/входит в раж, но только впадает (а не *входит) в панику/в отчаяние.

ВЧК зверствовала по всей стране не менее люто. Значит, в целом по стране число казненных только чинами ВЧК за полтора года могло превысить несколько десятков тысяч человек. Помимо ВЧК действовали всевозможные армейские и прочие трибуналы, специальные ячейки, карательные группы и отряды. Скольких «неблагонадежных врагов» убили они, сказать невозможно.

Надо сказать, что за исключением аккуратных ответов слушателям Рихтер, как казалось, переписки избегал, чем немало раздражал Нину Львовну — за 50 лет заполненной гастрольными поездками, прожитой бок о бок жизни он ей ни разу не написал, отделывался телеграммами. Даже самому близкому человеку — Випе он отовсюду посылал лишь открытки, если не считать пресловутой телеграммы на Лубянку. А тут чемодан писем.

Метэк был совсем молоденький, 19-го года рождения. Он шел из захваченной фашистами Варшавы пешком по направлению к границе в Советский Союз, чтобы просить политическое убежище. В каком-то костеле монахини накормили его кашей. Потом на пути была пограничная вышка с собаками. В комендатуре его стали допрашивать: «А ты кто?» — «Вайнберг. Мечислав». — «Да какой ты Мечислав? Ты ж — еврей. Будешь Моисей»

Сегонзак и его друзья, действительно, часто собирались вокруг бутылки или двух хорошего французского вина. Как и крестьянский говор, который они так любили, это был их способ восстать как против менталитета нуворишей того времени, так и против его космополитизма. Дух и искусство группы были прежде всего французскими по сути.

Если в Северной Пальмире был Соляной Двор, то в Первопрестольной — Погодинка, дом 8. Сейчас это институт коррекционной педагогики, бывший институт дефектологии АПН СССР (позже — РАО). В 1908 году там была открыта частная “Школа-санаторий для дефективных детей доктора В.П. Кащенко”, где велась работа с двумя десятками детей. На этом месте и вокруг него в последующие годы разрослась целая роща педагогических заведений.

Действовать по первому внутреннему побуждению — «тотчас ехать и разговаривать» — этот принцип немедленного делания остался у Дягилева на всю жизнь. Когда его посетила мысль об издании художественного журнала, посвященного искусству, он с такой энергией обрушился с этим проектом на известного мецената Савву Мамонтова, что тому после визита крепкого пермяка, осталось только обронить реплику: «На какой почве вырос этот гриб?»

История нашего поколения — видимо, уникальный, единственный за годы советской власти пример выживаемости талантов в условиях жестокого режима. Судьба у каждого — своя. Но всё равно мы так и останемся — все вместе, молодые, полные сил: выхваченные светом Поэзии из последующей долгой мглы, из удушья и морока, — там, во дворике нашей альма матер, на московских улицах, стайкой идущие сквозь листву.

Утомленный годами жизни мозг порой начинает заносить куда-то в сторону. Оценки и размышления витиевато начинают блуждать в потёмках неясных рассуждений. Мысли возникают спонтанно, и кажется, что имеют глубокий смысл. Но, так сказать, на поверку оказываются подобно яркости сна, блеск которого исчезает с моментом пробуждения. Наяву как во сне… Своя особенность взаимодействия с реальностью.

Когда я начал работать в большой фармацевтической компании, мой босс М. не раз ставил мне на вид, что не следует шутить с людьми при отсутствии с ними визуального контакта. Например, по телефону. Мало ли кто и что может подумать. А еще лучше, чтобы я воздерживался от шуток и при наличии визуального контакта.

Дневник Рудашевского — это литература высокого уровня. И в этом смысле может быть сравним с дневником юной Анны Франк. Каждый из дневников охватывает период времени около двух лет. Свои записи Анна делала в крошечном укрытии, в котором она находилась с небольшой группой людей, Ицхок же был узником огромного гетто. Он и свидетель, и активный участник нравственной борьбы еврейской общины в то страшное время, когда над гетто нависла зловещая угроза полного истребления.

Администрации лагеря не нравились заключённые, евшие кузнечиков, пчёл и прочих насекомых, которые залетали в уборные блоков. Замеченных расстреливали на месте — во избежание дизентерии и других инфекций. Поэтому Макс ел пчёл крайне осторожно — на рассвете, если очень сильно урчало в желудке и все ещё спали.

Полицейские бесчеловечно смели с пути женщин и детей, прорвались к дверям синагоги и взломали их. Ученики ешивы встретили непрошенных гостей пеной из огнетушителей и железными прутьями. Завязался рукопашный бой. Парамедикам амбулансов пришлось изрядно потрудиться, перенося пострадавших с поля битвы в автомобили. Запертые внутри полицейских машин арестованные разбивали наручниками стекла.

Наряду с историей и генеалогией семей предков повествуется об истории и генеалогии других семей Гиль, родственников или однофамильцев, местах их проживания, а также представлены списки фамилий жителей этих мест на протяжении отдельных периодов истории.

5 октября 1887 года родилось очередное Высочайшее повеление: по обвинению в государственном преступлении выслать Л.М. Когана-Бернштейна на жительство в Восточную Сибирь, на этот раз уже на 8 лет. Аналогичным повелением от 6 октября по тому же делу предписывалось выслать туда же и на тот же срок Сарру Осиповну Коган-Бернштейн, «фельдшерицу, веры иудейской, роста среднего, волосы каштановые, глаза темно-серые, нос прямой, лицо продолговатое, особых примет нет».