Фантастика

Утро принесло с собой какую-то необычную яркость и свежесть. Виктор проснулся от звуков, словно врывающихся в квартиру со всех сторон. Он приоткрыл глаза и увидел, что оба окна в комнате были распахнуты настежь. С кухни доносился шум закипающего чайника и шлепки босых ног по линолеуму.

Открываю глаза, и снова смотрю во двор. Призрачные гости больше не ищут меня. Чемоданы выскальзывают из рук, а их владельцы таращатся вверх, провожая взглядом уплывающий в небо остров. С него сыплется земля и ошметки корней, падают ракушки и глина. Остров быстро мельчает, превращается в далёкую искру, она долго не тает, блуждает по небу и кажется, теперь на поясе Ориона появилась четвёртая звезда.

Внезапно всё стихло и на столько, что захотелось прочистить уши. Марина не только не слышала ругани в салоне, но и гудения мотора и звуков города. Она открыла глаза и увидела застывших пассажиров. Скандалист замер в нелепой позе, как будто поскользнулся и вот-вот упадёт, а кондукторша с перекошенным лицом и раскрытым ртом выставила вперёд руки со скрюченными пальцами, словно собиралась выцарапать ему глаза.

Через несколько дней Патрик пригласил Адама на прогулку. Они вышли из комнаты, прошли по длинному коридору и вышли из здания. По улицам в разные стороны шли люди, нередко по двое-трое, но все они были мужчинами. Внешне всё было вроде бы нормально, но некая механичность и правильность их походок выдавала то, что они не люди.

Строганов с Бенкендорфом поняли, что имеет в виду Леонтий Васильевич, и оба посмурнели. На двух пароходах и над шеренгами огромные полотнища с ликом Спасителя да русские триколоры. Армию-то на другое готовили — с изменниками земли нашей воевать, с антихристами.

Вечером Арон нашел в своей комнатке в общежитии подсунутый под дверь большой конверт. Письмо было написано по-амхарски, и уведомляло с прискорбием о смерти неведомого ему родственника в Эфиопии, о наследстве, оставленном ему и о том, что получить причитающееся он сможет, лично обратившись после воскресного богослужения в канцелярию Патриарха Эпиопской церкви в Иерусалиме при монастыре Дир Эль Султан.

Удивительно, но, несмотря на то, что ввод многих из нас в Инсталлятор был насильственным, почти все, попадая туда, быстро забывали об этом – потому что становились в нём теми, кем хотели быть всегда. Изменялась их внешность, способности – система всё это подстраивала под наши желания, чтобы как можно быстрее поработить сознание. Помню, практически сразу, как я оказался на Средневековой площади, ко мне начали подходить люди и толпами просить автографы. Я не понимал, в чём дело, а они показывали мне мою книгу – «Перегон» – написанную в реальности. Но если в реальности она пылилась на полках издательства, то здесь была самым настоящим бестселлером. Ну как не потерять голову?

Евреи тоже оказались существами неблагодарными. Как не клялись, что страждут обрести землю обетованную, на юг Малороссии ехать добром не захотели. Каждый раз, сгоняя христопродавцев с насиженного местечка, казаки рубились с ними как с вражьим войском, а отселение всегда перерастало в еврейский погром. Ладно — свои, российские, но тьму иудеев из земли Привисленской в Крым понагнали, до польской независимости.

Фильм описывает историю Ковчега в новейшее время, историю нового Хранителя, историю того, как Ковчег, Хранитель и Ключ, преодолевая различные обстоятельства, собираются наконец в нужном месте в одно время, Хранитель активирует Ковчег и Врата, спасая Землю.

Передонов (проходит через зал; останавливается перед сценой). Это — нехороший город, и люди здесь злые, скверные. Поскорее бы уехать в другой город, где все учителя будут кланяться низко, а все школьники — бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете.

Сладости всегда были для меня средством первой помощи. Вроде зелёнки или йода, когда порежешься. Помню, как бабушка приводила меня в кафе, – нет, конечно, мы и с родителями бывали в таких местах, – но то было особенное, наше с бабушкой кафе. Она приводила меня туда, зарёванную, после какого-нибудь происшествия, которое ощущалось моей детской душой как вселенский катаклизм.

Влажный воздух обнимал Лёню, тяжёлым одеялом падая на ссутуленные плечи и прилипшую к спине футболку. Дождь уже закончился, и изрядно похудевшие тучи уходили на запад — туда, где сквозь них пробивались упрямые лучи закатного солнца.

Когда появились летающие автомобили, человеческий трафик на дорогах заметно уменьшился. И даже дышать стало легче. Тех, кто колесил на наземном транспорте, считали бумерами — в прежнем, сленговом значении слова. Прогресс привел к тому, что передвигаться по телу планеты на своих двоих стало немодно. В худшем случае вас принимали за бедняка. В лучшем — за чудака.

Доброшка любила воду и камни. Она шла искупаться в последний раз по песчаной, седой, нагретой солнцем тропке, и заволновалась, увидев реку, на которой она выросла и которую первый раз увидела, когда мать поднесла ее к Синему камню, помолилась ему, и тогда глаза восьмимесячной девочки тронуло блеском и светом воды, и в глубине замерцали, будто зазеленели они солнечной осокой, тихо, призрачно гнущейся, как во сне, в мелких струйках.

Пётр Арсеньевич Стрельников, дворянин, имевший в собственности семь деревень и четыре пустоши в полторы сотни душ, в последнюю неделю пребывал в расстроенном состоянии духа. Мучила боль в затылке, тошнило, и он клял ненастную погоду, нерасторопных девок, заветревшееся мясо, что съел давеча, да кислое вино. В субботу барин окончательно слёг с температурой и к вечеру впал в забытье. Метался в горячечном бреду, исходил острым на запах потом, звал кого-то, хватал воздух сухими губами, вскидывал в беспокойстве жилистые руки с набухшими венами, требовал прощения, гневался и ругал матерно прислугу, что якобы затоптала ковёр в гостиной.