Поэзия

Ты высекал меня, словно камею. Сёк – беспощадно. Роптать – не умею. В сердце разил, дабы плотью немела. Жить – не дано. Умереть – не умела. Благодарение, Господи, змею: Знать – не хочу, позабыть – не умею.

Радуга июньских красок, птицы солнечной рассвет. В небе чуть заметный след алой ленточки атласной. Алый, алый лепесток… Шутит ветер – по спирали не со зла и без морали гонит ленту на флагшток. И горит огнём атлас, или роза над Голгофой, или кровью пишет строфы будущий Экклезиаст.

неочевидный человек идёт по снегопаду Бога – его молчанием одет от края выдоха до вдоха чужим дыханием он полн в пальто его ключи щебечут и тычет Бог в ладони нос невидимый бесчеловечный

бывают же красивые глаза когда всё остальное только проза и взгляда озорная стрекоза щекочет ноздри запахом наркоза и нос стоит как гордый Карадаг хотя нежнее розовее тоньше и алых губ упрямый аргамак сбивает с ног на поцелуй и дольше и вдруг волос пылающий костёр лучами света накрывает поезд и жизнь летит сквозь зиму и простор о времени уже не беспокоясь

Когда мы ещё только снились навстречу друг другу, судьбе ли, рожденью Вселенной, ты видела в каждом мужчине предтечу меня и поэтому пахнешь изменой.

трудное решение во всех направлениях – ветер в голове

Я барабан, я даже не родня творцам − лишь инструмент, пустая тара для звуков, − я не то чтоб жду удара, но отзываюсь, если бьют в меня!

Как обернулись близкими стволы, чтоб ветки я их гладила как руки, когда голы, пусты мои тылы, и ни души не слышится в округе. Ты сможешь эту истину понять, сорвав с души последние отрепья. И если стало некого обнять – то обнимай собак, детей, деревья…

Черновиков поправить не вольны, но снег в ложбинах, след морской волны и запахи альпийские густые – как лучших строк обетованный свет, как терпкий вкус вина негласных лет, как золото вечерней Византии.

Примите ж меня, как подарок, Взгляните с доверьем в ответ, – И вспыхнет, и ясен, и ярок Доверчивой радости свет.