Рассказ

Их тропа уводила пока прочь от водопадов, на склон с другой стороны долины. Вдали по дороге двигались фигурки, но среди трав намечалась хорошая тропка по хорде – и они, конечно же, пошли по ней. Лера не переставая снимала и всю долину, и каждый альпийский цветик в отдельности, – всё время попадались новые, невиданные пока…

Небольшой, похожий на игрушечную часовенку склеп был живописно увит пушистым вечнозелёным плющом. А в нескольких метрах на внушительном постаменте возвышался старинный памятник – скорбящий Ангел с огромными поникшими крыльями. Время не пожалело небесного посланника: некогда белоснежная мраморная поверхность скульптуры приобрела зловещий серо-чёрный цвет, словно кто-то небрежно вымазал ангела мазутом, предварительно отрубив несчастному голову.

Козёл снова принялся читать книгу. Потом, обратившись к русалке, возвел её на престол. Русалка легла навзничь, сложив на груди руки. Потом та же участь постигла и Орла. Козёл ещё почитал книгу, прозвучало «Омен!», и двери затворились. Музыка перешла на самые возвышенные ноты Ave Maria Шуберта. Факелы во дворе погасли, и все оставшиеся снаружи очутились в полной темноте. Лишь мечущиеся лучи света, проникавшие сквозь щели Яблока, позволяли догадываться о том, что происходило внутри.

Я получила на адрес редакционной электронной почты файлы с борта самолёта, исчезнувшего над океаном в ночь на 8 марта 2014 года. Автор сообщения Марк. Он врач, который принимал участие в экспедициях по следам древних цивилизаций. Его основная работа связана с проблемами биофизики в медицинских исследованиях. На том исчезнувшем самолёте он направлялся на медицинскую конференцию с участием физиков, развивающих современные методы исследований в биологии и медицине.

Однажды, придя к друзьям, я не застала их дома. Внучка Оля ждала меня за калиткой. Засунув записку в замок, поласкав Ральфа, я уже уходила, когда он, рявкнув, прыгнул, придавив что-то лапой. Придавленная к земле белая курица голосила по-человечески. Деловито отфыркиваясь, Ральф рвал перья, лапой держа в отчаянии голосящее существо. Раньше, чем я поняла, что делаю, взлетела над Ральфом палка. Ударяя, я метила так, чтобы попасть не по мягкому, – а по твёрдому собачьему окороку. Мне было 70 с лишком, и я в первый раз била собаку.

Недалеко от подъезда курила бригада строителей. Они ждали автобус, который забирал их после смены. Подобревший прораб Семёныч толковал про планы и нормативы каменщикам поневоле, но заметив девочку с котом, переключился на них и одобрительно поднял большой палец вверх. – Ишь ты, какой кот у тебя знатный: брови как у Брежнева, усы, как у Сталина. Работяги обернулись и засмеялись. Лиде стало приятно, что все видят, какой замечательный у неё кот, и она, гордо подняв голову, прошествовала в подъезд.

На исходе разгульных девяностых советская цивилизация представляла собой жалкое зрелище — на ладан дышащие «икарусы» и троллейбусы, с предсмертным стоном раскрывающие свои двери и впускающие в обшарпанные салоны мрачных людей, сплошь в серых, чёрных, и коричневых куртках, плащах и пальто; разбитые, как после войны, дороги, которые из тебя всю душу вытрясут, пока доедешь до работы; потемневшие, будто давно нечищенные зубы, хрущёвки, с горланящами петухами на балконах.

Сегодня был явно не мой день! Я вымучивал доклад, в прямом смысле этого слова, думая чуть ли не над каждым предложением. В конце концов, решив ненадолго переключиться и выпить чашечку кофе, закрыл ноутбук и прислушался. В квартире было непривычно тихо. Странно. Обычно в вечернее время у дочери начинается чрезмерная активность.

Егора охватило чувство, похожее на тоску, – ноющее, гнетущее: вот он, пример для подражания у современной молодёжи. Талантливый, взрослый парень, ему бы в театре играть или в кино, или другим чем-нибудь полезным заниматься, а он ерундой страдает, кривляется перед камерой… И ведь смотрят. Подписчиков уже несколько тысяч.

Тут я сперва почувствовал, потом увидел, как тонкая змейка обвилась вокруг моих лодыжек. Меня подкосило, и я плюхнулся на землю. Змейка же сама завязалась в узел и продолжила деловито обвиваться вокруг моего туловища. Руки за пару витков оказались плотно притиснуты к груди, так, что я не мог пошевелить пальцами. Тут только я разглядел, что змейка была верёвкой, которая обматывалась вокруг меня сама, без посторонней помощи.

Из автомобильных знаков более всего нравятся «Учусь ездить» и «Женщина за рулем»: при движении по трассе водители шарахаются от моих «Жигулей» как от президентского кортежа. С гаишниками стараюсь не ссориться и даже, когда настаивают, делюсь пенсией: вдруг у них детишки второй год не кормлены! При желании можно простить даже себя, а уж других…

Алёна вертела в руках список литературы, который ей выдали в школе ещё на летних каникулах; большая часть пунктов была обведена кружочками, что говорило о прочтении книги или рассказа, часть пунктов остались нетронутыми.

Андрей Петрович открыл глаза. Птицы на голове не было. Но он не понял, где находится. Лежит на полу, на ковре, в комнате с оборванными обоями и разбросанными вещами, скученной мебелью. Из репродуктора льётся музыка. Это что, был сон во сне? Он ущипнул себя, чтобы окончательно проснуться, но интерьер остался тем же.

Пушок открыл глаза. Его держала рука древней старухи в залатанной одежде и красном платке, замысловато закрученном на голове. Из-под платка торчали седые космы. Сидела она в ступе, в другой руке держала метлу.

Марк медленно двигался между заковыристых, но совершенно бесполезных на вид предметов мебели. Его мощное тело, плавно покачиваясь, с лёгкостью преодолевало эти баррикады, а конечности ощупывали каждый встречавшийся на пути предмет с такой нежностью и трепетом, на какие способен только прирождённый историк, археолог и архивист