Воспоминания

Сквер был виден из окон комнаты, в которой мы жили. Вова рассказывал, как мальчиком он участвовал в посадке деревьев — кленов, и получился этот чудесный сквер. После это мы шли в Третьяковскую галерею, так как жили напротив нее.

Точный и строгий ум его сочетался с неподдельным любопытством ко всякого рода «методам». Он тонко чувствовал цвет времени и пафос человеческих судеб, особенно судеб личностей чем-то близких ему по духу.

Сын замечательного поэта, Вова сам писал очень хорошие стихи. Он не подражал отцу, как не подражал и другим поэтам. У него был свой стиль, даже в его шутливых опусах часто проскальзывала легкая ностальгическая нота.

Это, говоря социологическим языком, КЕЙС – случай из жизни, который, будучи детально прослежен в развитии и осмыслен профессионально, позволяет судить о некоторых массовых социальных процессах и способствует пониманию современного устройства российского общества.

Феликс был одной из самых цельных, гармоничных натур, которые встретились мне в долгой уже жизни… За внешней сдержанностью, вежливостью (не припомню ни одного случая, чтобы он вспылил, рассердился) скрывалась глубокая задушевность…

Предстояли экзамены на математический факультет, а мы дома с отвращением судили-рядили о школьном историке – и тут папин давний товарищ – мудрый Лексикон - Элькон Георгиевич Лейкин, проведший в местах отдаленных пару десятков лет и проникнувшийся лагерным каторжным духом – это с одной стороны, а с другой – в вакууме тюремной подневольности сохранивший старомодные представления о чести – вот он и присоветовал мне – дать малопорядочному учителю прилюдную пощечину.

Зато такого количества настоящих красавиц, как на улицах Львова, нам не доводилось видеть никогда и нигде. Отделёнов мне говорил: «Я был в Париже, Лондоне, Бухаресте, и других городах, но такого количества красивых женщин нигде не видел. Удивительный город при таких неприятных мужчинах!»

Неужели русские так любят своих тиранов, которые их наказывают и уничтожают? Вопросец, казалось бы, простой, а ответ на него – сложный. Умер властитель, а плачут-то не по нём. Это – напоминание о своей приближающейся участи. Мол, если даже он смертен, то что же говорить обо мне? Да и кому ещё эта власть достанется – не худшему ли тирану?

Пришел на расправу в совет нечестивых. И выступил. Да так, что испортил им всю обедню. В тельняшке, в морском кителе с орденскими колодками, собрав волю в кулак, он выглядел, как воин перед атакой. И все его слова и суждения были абсолютно противоположны тому, что ему заказывали и что от него хотели.

За десять лет работы в ЖЗЛ через мои руки прошли десятки рукописей об ученых, большинство из них были написаны специалистами, а не писателями, некоторые (многие!) приходилось основательно перелопачивать, так как авторы, хорошо зная предмет, не умели подать его понятно и по-писательски интересно для широкого читателя. Но мне никогда даже в голову не приходило требовать от них взять в соавторы журналиста для внесения в текст дешевого оживляжа.

Что-то грустно и устно и письменно. Что-то пропадом все пропади. Не цепляют избитые истины. Ничего не видать впереди.

Мне аист принес двух братишек, Я глянул и крикнул: «Ого! По-моему, это – излишек, Хватило бы и одного».

Из-за чрезмерной любви к искусству погорела вместе с мужем генералом и Лидия Русланова, певица и всеобщая любимица, и угодила в Сибирь. Отец народов был крутой, но справедливый. Так считали на Евбазе. Ранги и звания были ему нипочём. Тем более что супруги явно перебрали. Тянули домой, по слухам, целый вагон антикварного добра.

Пополнение поступает беспрерывно: космополиты, по «ленинградскому делу», среди них – относительно много евреев. Были и странности. Как-то к нам прибыл этап около 800 человек – все парикмахеры, наверное, по специальной заявке ГУЛАГа. Только их всех по ошибке в одно место направили.