Воспоминания

Болящая старуха Егоровна с раннего утра, едва только проснувшись, плакала, сокрушенная самыми горестными раздумьями. Совсем одолели её хвори да немощи. Кончается Масленица, а она за всю неделю даже блинов не могла испечь. Была, правда, невестка, напекла — сын живёт в соседнем селе, рядом, навещает. Но хотелось бы самой.… Наготовить, угостить, как раньше. А уж как в храм-то хочется! Господи! Прощеное воскресенье сегодня!

На улице шумели дети. Крикливые старушки, развесив ковры на турниках, отчаянно колотили выбивалками. Небольшой уютный дворик трусливо вздрагивал от разнокалиберных выстрелов старушечьего батальона.

Весенний день выдался солнечным. И хоть снег на земле и лед в водоёмах еще лежали, было не холодно. Всего-то минус пять градусов по Цельсию. И Градов решил, наконец, реализовать свою задумку: добежать в одних шортах из дому до проруби на озере, искупаться и вернуться назад.

Откуда такое название — не знаю, но именно так и называется эта крохотная станция где-то в России — Дикая… Может, и не одна есть с таким названием, так что, прямых совпадений искать, пожалуй, не стоит…

За окном стояла кромешная зимняя тьма и куражилась вьюга. А в маленькой, жарко натопленной комнатке, где за столом, при двух неярких свечах, сидели тесным кружком старые одинокие люди, царили уют и покой. Сидели молча, только изредка переглядывались, посматривая на новичка — худого лысеющего мужчину с седой эспаньолкой.

Я в дорогах страны, как в верёвке, так запутался – кости трещат! Я пожизненно… «в командировке» без надежды вернуться назад.

Бывает так: какой-то пойман ток – И чувствуешь, себя не замечая, Как дышит степь, как тёпел лепесток Задетого случайно Иван-чая.

От восторга замри и воскресни, взвейся с вьюгой на снежных санях. Древний город парит в поднебесье, воплощая мечты на холмах.

Посмотри – это твой восхитительный дом, Но тебя не осталось ни капельки в нём. И прилизанный тщательно комнатный быт О пустом и невнятном с тобой говорит.

Ты ждёшь, ты ждёшь, а боя нет, И нет мучительнее чувства, И кисло на губах, и пусто, И час как два десятка лет.

Ножичек – главная мечта любого мальчишки. С ним ты самый нужный, самый важный человек во дворе. О сколько нам открытий чудных… как там дальше-то… сулит этот маленький кусок металла и пластика. С ним и самурайский меч можно из ветки выстругать, и послание потомкам на стене нашкрябать, и пульт управления космическим кораблем из картонной коробки вырезать – в общем, вещь поистине незаменимая.

Анна Ивановна Ерофеева мужа своего, Степана, похоронила еще в запрошлом году. Прожили они, что называется, в любви и согласии ровно тридцать лет и три года. Деток родили, воспитали. Внуки появились. Все хорошо было: дом, достаток…

Наши взгляды встретились и остановились. Она смотрела на меня так, как смотрят на спящего ребенка; в ее взоре была доброта, нежность и что-то еще, непонятное и прекрасное.

Пятничным утром Нина проснулась с тяжелым сердцем. Досада и тоска по дочери, которая была очень далеко с Ниниными родителями в глухой, богом забытой деревеньке, смешались с чувством нескончаемого беспокойства и тихой нежной грусти о маленькой девочке.

По малолетству я не очень-то понимала про ТАСС, про собкоров, и в особенности про дом «политпросов», куда папа иногда уходил по субботам или воскресеньям, чтобы заниматься литературным творчеством.