Воспоминания

Над Курском солнечный рассвет Сияет в небе синеоком. Весною льётся Божий свет На Землю - матушку потоком.

Небо над Россией, как платочек синий. Стройные березки – нежная краса. Эхо отзовется песней журавлиной. Чистые озёра – девичья слеза.

А на яблоне, крепясь, Отголоском лета Мерзло яблочко одно В беленьком берете.

Я росой умоюсь, Солнцу поклонюсь, Видишь, я не плачу, Я с судьбой мирюсь…

В кабине было невыносимо тесно. Двое сватов занимали почти всё её пространство, а Степаныча так придавили, что он бедняга вплотную прижимался к своей двери и боялся вывалиться. Как в таком положении он ещё умудрялся управлять машиной одному Богу было известно…

...Слова с трудом прочёл он, по слогам: / «Грести устал, водица солона…» / – Их записал и выбросил перо.

Сначала я стеснялся продавать, и наверное поэтому многие воду пили, а денег не давали. Говорили «спасибо» и уходили. Тогда стал просить сначала деньги, а воду потом. И вообще понял, что лучше продавать женщинам...

Время мы проводили весьма познавательно, с посещением Красной площади и поездками на метро, которое Советы возвели в эстетике грандиозной апологии пролетариата: героика фресок, мозаик, скульптур и сногсшибательных люстр. ..

Зверев был – проводник. При даре. / Был – в единственном экземпляре. / Повторений – не может быть. / Чашу жизни – пришлось испить. / Создал мир он. Огромный. Свой...

Лида жила в обыкновенной и привычной маленькой комнатке с потёртым плюшевым ковриком над кроватью, на котором резвились утренние мишки, и одновременно среди туманных полей и долин, коварных волшебников и храбрых героев, пируя вместе с весёлыми гостями в княжеских палатах и жадно впитывая ароматы пенных медов и звуки звонких гуслей.

Но даже от улыбки Корнейчука веяло чем-то зловещим. Может быть потому, что обликом своим директор походил на основателя ЧВК «Вагнер», только уши у него были не оттопырены, а плотно прижаты к голове.

Предрассветное майское утро восемьдесят пятого года. Нас, призывников, оставили в актовом зале городского военкомата в ночь с третьего на четвёртое мая. Длинноволосых здесь же остригли ручной машинкой налысо, а тех, кто успел сам подстричься, фельдшер, поправляя спадающие очки, методично проверил каждую голову на наличие вшей. В пять утра, построившись в колонну по двое, мы двинулись в сторону железнодорожного вокзала Чимкента.

Расходятся полотна бытия, И видно вдруг грядущее в прорехи. В который раз, о, Родина моя, Ты надеваешь древние доспехи.

Из командировки батя вернулся не один. Из-за его сутулой, как калач, спины показалась круглая физиономия с седоватой бородкой клинышком. Гость шагнул в сторону. У него были черные мышиные глазки, залысины на широком лбу; тучная, маленького роста фигура туго упакована в синий спортивный костюм.

Время сжалось, пружиной дрожа, Но сердец мы не слышим оглохших. Только души, как двое ежат, Отражаются в окнах промокших.